к другу, так сказать… Было ли в практике, как отмазался…
Лиза не унимается, ерничает, склонившись ближе. Я еле держусь, чтобы не рявкнуть в ответ.
— Давай просто сделаем это и разойдемся. — Мое примирительное предложение ее смешит.
Делаю вдох и выдох. Лучше бы я злилась на Лизу за психи, честно, а не думала, существуют ли рациональные причины у нежелания мужчины представлять тебя родным.
Я помню, что у нас ситуация особенная, но… Я бы хотела представить его маме. Сделала бы это с гордостью. А он? Может ему вообще стыдно, что связался со студенткой?
Силой возвращаю себя из мыслей к делу. Злоупотребление или превышение? А может быть состава вовсе нет?
— Здесь всё понятно, как божий день, Березина. Что ты там изучаешь?
— Поспешные выводы — твой конек, — ляпаю и ловлю щекой обиженный взгляд. Как будто это не она меня с упоением выводит.
— А твои непоспешные будут сегодня? — Лиза выжидает не больше минуты, а потом снова бросается в схватку.
Я стараюсь не реагировать. Нога под партой нетерпеливо постукивает о старый, местами стершийся, паркет.
Два месяца отношений — это мало, чтобы знакомить партнера с семьей?
Он во мне еще не уверен или не уверен в них?
Сейчас даже сложно поверить, что утром я была на седьмом небе от счастья из-за того, что он просто приехал и остался. Мне казалось, это доказательство любви, но может просто контроля?
Мой самонакрут разрастается, Лиза все громче сопит за спиной, но все разом обрывается вместе с резкой вибрацией мобильного телефона. Я читаю «Вячеслав Тарнавский» и вижу фото бойцовской собаки на весь экран.
Со времен его обучения на этом же факультете длительность пар и перерывов не изменилась. Так чего же он звонит мне после начала?
Быстро жму на кнопку громкости, убирая звук.
— Да чего ты, бери, — не реагирую на Смолину, которой вообще должно быть всё равно.
Она берет в руки наш лист и делает вид, что изучает. А я думаю о звонке. Это по работе что-то? Или он понял, что я обиделась?
А я обиделась?
— Я, кстати, немного про твоего поузнавала…
Смолина специально растягивает слова, а меня как пощечинами бьет. Оглядываюсь на нее.
— Тебе заняться нечем? Почему ты просто не оставишь меня в покое, Лиза? Что за мания?
— Не мания, зай. Любопытство. — Лиза разводит руки, тут же забывая о задаче. Если мы не решим — на ровном месте потеряем по пять баллов. Стоило бы, но… — Он у меня подругу увел, испортил. Была нормальным человеком, а стала… Мне было интересно, что же с моей Юлей дальше…
Мне надо рявкнуть, что это не ее дело, но я сглатываю ком и задаю вопрос предельно тихо:
— Что?
По выражению вижу, что дарю Лизе маленький триумф. Подруга подается ближе.
— Ну то, что он взяточник, ты и без меня знаешь. Значит, может сесть.
Она произносит с наслаждением. А я молчу о том, что у ее отца возможностей сесть не меньше. Но он меня не портил, конечно же.
— Но ладно еще будь он просто преступник. Он же и как человек то еще дерьмо.
— Лиза… — мое предупреждение Лизу не тормозит. Я вижу, как ярко горят глаза. Она носила это в себе долго. Выплеснет, хочу я того или нет.
— Он очень корыстный, Юля. Идет по головам. Пользуется людьми. Пока контакты полезны — хранит их, как только перестают быть такими — избавляется. Держит полезных придурков как на поводке, а потом…
— Прекрати, — я прошу так же тихо, чувствуя, как на шее сжимается удавка. Я не хочу это слушать. Отторгаю «отраву», сужая поры.
— Из последнего — мутил с прокуроршей.
Пульс ускоряется. Я Лизе этого не говорила. Значит, она правда узнавала. Хочу зажать уши, но всего лишь тянусь за листом с задачей.
— Через нее получал доступ к интересующим его уголовкам. Иногда через нее же организовывал нужные аресты счетов и имущества. Юзнул и выкинул. Ты знала?
Жмурюсь.
Когда открываю глаза — экран моего телефона снова горит его именем и изображением с бойцовской собакой. Сейчас я куда отчетливей вижу на ее перчатках и вокруг рта кровь. Это потому, что он рвет безжалостно?
— Так что ты особо уши не развешивай, подруга. Лучше бы к Игорю присмотрелась. Я тебе с самого начала говорила…
— Я не просила мне говорить, Лиза. Спасибо. Я была бы благодарна, если ты просто от меня отстанешь…
Собрав все силы в кулак, прошу. Стараюсь не транслировать взглядом ничего, кроме спокойствия. Получается ли — не знаю.
Но Лиза снова обижается. Фыркает.
Хватает лист, я выдергиваю.
— Мы обе знаем, что мне лучше подумать, а тебе не мешать.
Моя грубость содержит высокую концентрацию правды. Мы правда обе это знаем.
Я сжимаю виски пальцами и вчитываюсь в текст. Сама с собой спорю. Отбрасываю. Снова возвращаюсь.
Когда на телефон приходит сообщение — не сдерживаюсь и тянусь за ним. Читаю: «Я заеду за тобой».
Это не похоже на просьбу, только и забота в приказной форме сегодня уже не заводит.
А что, если я не хочу?
Однокурсники потихоньку начинают зачитывать свои фабулы и предполагать решения. Я злюсь, потому что очередь все ближе, а уверенности нет.
Слава сбивает. Лиза торопит.
Всё… По одному месту.
Когда приходит время отвечать, ляпаю:
— Злоупотребление, — и вижу, как разочаровываю преподавателя.
Он улыбается, но на исход это не влияет:
— К сожалению, состава здесь нет, Юлия. Это была одна из самых сложных фабул. В ней описано несовершенство законодательство. Привлечь за некоторые действия не удастся при всей преступности их природы и этим активно пользуются.
Я даже не дослушиваю. Все валится на голову скопом.
Лиза шипит в затылок что-то недовольное. Обвиняет меня в том, что мы потеряли баллы.
В ведомости карандашом нам выводят не пятерки.
Я тянусь за телефоном, чтобы написать Славе, что вечер он тоже может провести в кругу близких, но взяв в руки, вижу сообщение: «В семь на точке».
Закрываю глаза.
Сообщению от Смолина я почти радуюсь. Сегодня оно значит для меня одно: не придется фантазировать и оправдываться. На вечер планы. Встретиться с судьей я не смогу.
Глава 11
Юля
«Точка» встречает меня пока что незримым присутствием ненавистного человека впервые за три недели.
Когда в стране не было Славы, не было и необходимости для встреч со Смолиным.
По приезду Тарнавского я под судейскую диктовку тем же вечером написала Лизиному отцу сообщение с «отчетом». Я вообще почти
