я покосился на окно, которое находилось в двух шагах от меня. Мы – на третьем этаже. Если что, выпрыгну и, скорее всего, выживу.
Поэтому я пожал плечами и подтвердил:
– Если выбирать из более-менее обычных профессий, то да. Блогер, который снимает какую-то дичь с бестолковыми розыгрышами, – это, на мой взгляд, действительно ужас.
Феликс скрестил руки на груди и эдак невзначай прислонился к холодильнику плечом. Меня не покидало ощущение, что он не просто так там отирается. Что оттуда может выползти что-то очень нехорошее, и банка с глазами по сравнению с этим «чем-то» покажется цветочками.
– А ты у нас музыкант, да? – вместо ответа неожиданно спросил Феликс. – Московский интеллигент… Хозяйка рассказала. Она сюда абы кого не поселила бы.
– Пианист, – расправив плечи, подтвердил я.
Феликс хихикнул, как-то подозрительно пакостно, а потом неожиданно протянул мне ладонь для рукопожатия.
– Что ж, а я действительно блогер, специалист по пранкам. Ты молодец, что догадался!
– Серьёзно? – теперь уже мне самому моя идея казалась глупой.
– Ага. Поэтому иногда я буду делать странные вещи. Не обращай внимания, договорились? Обещаю, тебя лично это не коснётся. Но если хочешь, позвони хозяйке, спроси насчёт моей благонадёжности – она тебе точно не соврёт. Если я правильно помню, ты ведь сын её подруги, верно?
На самом деле я, конечно, уже расспрашивал Нонну Никифоровну насчёт Феликса. Она действительно близкая подруга моей матери, доцент кафедры истории России в СПбГУ, и женщина, вне всякого сомнения, заслуживающая доверия и уважения, крайне положительно отзывалась о своём квартиранте.
«Евгеша, – сказала она. – Феликс – это, пожалуй, лучший человек для того, чтобы делить с ним квартиру в Петербурге. В отличие от большинства горожан, ты действительно сможешь спать спокойно. И даже если ты, любознательное чадо, проведёшь слишком много времени, глядя в глаза сфинксов на Университетской набережной, они не навестят тебя в твоих ночных кошмарах».
Вторая часть характеристики звучала загадочно, а что касается первой, то я решил, что она имеет в виду тихий характер моего будущего соседа. И поэтому, конечно, представлял Феликса немного иначе. Несколько более… чопорным, скажем так. В отглаженной рубашке (совсем как у меня), а не в футболке с привлекающей внимание надписью, в белых носках, а не жёлтых, и уж точно без легкомысленной золотой серёжки в виде руки с поднятым большим пальцем.
Тем более у него была фамилия Рыбкин – совсем как у одного из самых приятных, хоть и проходных, персонажей братьев Стругацких. Я думал, что только крайне положительные и спокойные родители называют детей в честь подобных литературных персонажей. И что дети обязательно соответствуют именам. (Сказал человек, в чьём паспорте написано Евгений Фортунов, но которого небеса явно терпеть не могут: неудачи подстерегают меня как минимум пять раз в неделю.)
Феликс между тем взъерошил волосы и подозрительно прищурился.
– А на чём ты собираешься играть, пианист? В квартире нет фортепиано, а синтезатора у тебя я не вижу.
Тут я смутился.
– Я временно не играю.
– Почему? – удивился Феликс.
Явно барахлящий холодильник за ним зашумел и вздрогнул, и Рыбкин прижался к нему всей спиной.
– Мне… не повезло на последнем концерте, – не желая вдаваться в детали, обтекаемо сказал я. – Пока что не хочется садиться обратно за инструмент. Я решил взять несколько месяцев паузы и побыть писателем.
– Ничего себе, – опешил мой сосед. – И что ты собираешься писать?
– Не собираюсь, а уже пишу. – Я вскинул подбородок. – Причём давно. Просто раньше это было только хобби… Я работаю в жанре фэнтези. Преимущественно городского.
Глаза у Феликса стали по пять рублей.
А затем такие, будто он хочет сказать что-то достаточно важное. Но в итоге он только солнечно улыбнулся:
– Ну, тогда мы подружимся! Ладно, будем считать, обнюхались. Смотри, я не ожидал, что ты днём приедешь, поэтому не успел убрать всякие свои… профессиональные штучки. Если ты сейчас побудешь в своей комнате, я тут мигом разберусь. Сможешь потом брать еду и принимать душ без опаски. А если вдруг что-то всё-таки вылезет на тебя – ты сразу выбегай из комнаты, захлопывай двери и зови меня, договорились?
– «Что-то» – это что? – не понял я.
– Вариантов много. – Рыбкин сделал неопределённый жест рукой. – В Петербурге, знаешь ли, водятся самые разные… кхм… пранки. В смысле, я самые разные делаю. Но все будет тип-топ!
Так началась наша совместная жизнь.
* * *
Мартовский Петербург – не самое приятное место. Стыло, ветрено, снег ещё не растаял, а голые деревья выглядят усталыми и одинокими. Все уговаривали меня переезжать попозже, чтобы случайно не испортить себе впечатление о городе. Лучше дождаться, говорила семья, когда ветер с залива переменится: станет карамельно-солёным, пахнущим морем и липами, а масонское око Казанского собора заблестит на ярком весеннем солнце.
Но мне повезло: в этом году тепло и краски рано вернулись на широкие проспекты и изогнутые набережные Петербурга. Я много гулял и изучал те достопримечательности, на которые у меня никогда не находилось времени в бытие туристом. С Феликсом мы общались не так часто – наши режимы не совпадали, – но он всегда с удивительно живым, неподдельным интересом слушал мои «заметки переселенца», то и дело прося рассказать что-нибудь, когда мы, казалось бы, садились в гостиной посмотреть какой-нибудь сериал. В плане кино наши вкусы неожиданно сошлись. Мы оба любили фантастику и при этом страшно критиковали всё, что видели: я – сюжетные дыры (очень уж мне хотелось изобразить пресловутую писательскую профдеформацию), а Феликс – то, что он называл «матчастью» и «достоверностью».
– Пф! – фыркал он, закидывая в рот горсть попкорна. – Бред. Упыря так не убьёшь. Осинового кола мало, нужно ещё молитву на древнеарамейском поверху прочитать. И желательно помазать ему лоб миром. Ну или елеем. В принципе подойдёт любое из масел, которые используют в богослужениях.
– Ох, Женя, давай сделаем паузу! – морщился он через минуту и нажимал на клавиатуре пробел, вследствие чего во весь экран застывало изображение орущей девицы, которую впечатал в стену озлобленный призрак. – Мне надо подышать, прежде чем продолжать смотреть на столь непрофессиональное обращение главного героя с доской Уиджа[3]. Тут любой бы рассвирепел… Давай лучше расскажи, ты куда сегодня ходил? Хотя нет! – Феликс поджимал ноги и задумчиво щурился. – Я сам догадаюсь. Ты гулял по бывшему кварталу Аптекарей на Васильевском острове, да? Заходил в аптеку Пелей?
В первые разы, когда Феликс вот так легко угадывал, где я был, я думал, что ему просто везёт. Потом мне начало казаться, что он ужасно, нечеловечески наблюдателен и умён: тогда я даже начал немного фантазировать на тему того, что мы будем как Холмс с Ватсоном: и хотя в идеале это я хотел бы стать Шерлоком, мысль об амплуа приятного пишущего человека с красавицей-женой (правда, Мэри вроде умерла потом… кхм…) тоже казалась мне сносной.
Но нет, Феликс не был детективным гением. Впрочем, как и я: прошло добрых три недели с моего переезда, прежде чем я наконец перестал закрывать глаза на все те странности, которые наполняли жизнь моего соседа.
Например, на то, что по ночам из его комнаты иногда доносились негромкие разговоры на непонятном языке, напоминающем греческий, и один голос всегда принадлежал самому Феликсу, но при этом в спальню никто не входил до и не выходил из неё после. Зато я, занимающий соседнюю комнату, явственно слышал скрип открываемого окна и хлопанье огромных крыльев, а на подоконнике у меня мелькала на мгновение чья-то тень. Почти человеческая.
Или, например, тот факт, что от Феликса всегда пахло как-то… ненормально. То речной водой – очень сильно, будто он как следует поплескался в Неве, используя наросшие на каменные ступени склизкие водоросли в качестве мочалки. То целебными травами – шалфеем и зверобоем, мелиссой и ромашкой. То по-церковному густо и вязко, как в день нашего знакомства.
А ещё у Феликса иногда появлялась татуировка в виде золотой рыбки с длинным, как у петушка, хвостом. Причём в разных местах: на шее, на запястье, на локте…
– Она всегда здесь была, – с невинным лицом ответил мой сосед, когда я напрямую спросил его об этой бесовщине. А потом его лицо неожиданно потемнело: – Ты сегодня ходил на Смоленское кладбище?
– Да. Я ищу завязку для романа и хотел изучить легенду про братскую могилу священнослужителей. Возможно, ты слышал, что туда в начале двадцатого века…
– …Да-да, я знаю, – перебил Феликс и вдруг, брезгливо схватив меня за рукав, потащил на кухню. Там он с грохотом выдвинул один из ящиков, в котором что-то зазвенело. – После революции на кладбище привезли сорок священников и поставили их перед выбором: либо они отрекаются от веры,
