ни забирало наших соседей, ему тут не место. – Она остановилась и ударила кулаком по ладони. – Это наш дом, и никто у нас его не заберёт!
Подскочив на месте, она убежала с кухни и вернулась с гримуаром.
– Вот, смотри! Это заклинание «магических силков», это – самое сильное изгоняющее заклинание, оно сложное, но я справлюсь. Это – для очищения пространства, а это – заклинание вечного сна. Мы его – что бы это ни было – поймаем и перепробуем все заклинания, но найдём способ победить.
– Не знаю. – Вампир с сомнением смотрел в гримуар. – Ты уверена, что это сработает?
– Не уверена! – Ведьма захлопнула книгу. – Но это лучше, чем сидеть и ждать, пока мы все исчезнем. Мы должны хотя бы попытаться.
– Ну. – Вампир почесал затылок. – Разве не глупо бежать навстречу неизвестно чему? Может, умнее будет бежать в другую сторону?
– Ты о чём? Куда бежать?
– Если честно, я нашёл другую квартиру, мне товарищ из донорского центра помог. – Вампир отчего-то виновато улыбнулся и пожал плечами. – Уже вещи собрал. Прости.
Ведьма молча смотрела за тем, как Вампир неловко мнёт в руках пакетик с кровью, как берёт рюкзак, спортивную сумку из коридора и уходит, бросив на прощание невнятное: «Ты там… заходи, если что. Я скину адрес». Когда хлопнула входная дверь, она медленно опустилась на стул.
– Барыта этэҥҥэ, – тихо сказал Сах иччи. Ведьма, утонувшая в своих мыслях, и не заметила, как он оказался на кухне.
– Разве? – спросила Ведьма, но ответа не получила. Сах иччи только простодушно улыбнулся и принялся заваривать чай.
* * *
Ведьма работала не покладая рук, целый день. Исписала стены заклинаниями, начертила на полу самые мощные пентаграммы для поимки самых разных существ и сущностей: демонов, призраков, бесов, духов, полтергейстов и многих других. Развесила по дому полынь, окурила углы шалфеем, рассыпала землю с Новодевичьего кладбища. Ведьма была готова к бою.
Туман за окнами сгустился, превратившись в непроницаемую молочную дымку. Он поглотил звуки улиц, звуки дождя и даже звук колотящегося сердца Ведьмы, которая сидела на кухне и ждала, сжимая в побелевших пальцах гримуар. Что бы ни пришло сегодня, насколько страшным оно бы ни оказалось, она не отступит. Она сделает всё и даже больше. Она ведьма. Лучшая в своём городе и одна из лучших в Петербурге. Ей всё по плечу.
В квартире было непривычно тихо. Никто не шумел, не разговаривал, не ругался. Не верещали дети Су Анасы, не причитал Домовой, не стучала трость Кощея, не скрипел корнями Леший. Они исчезли, выцвели, стихли, унесённые в никуда, но Ведьма не исчезнет. Ведьма останется. Ведьма выстоит.
Входная дверь не открылась, не замигала лампа, не раздались шаги. В квартире не изменилось ничего, но Ведьма вдруг явственно, всем телом ощутила – оно здесь. Оно всегда было здесь, в этих стенах, под паркетом, за выцветшими шторами, в вечно протекающем кране. Огромное, как океан, неосязаемое, как туман, могущественное, как приливная волна. Оно приходило ночами, шептало на ухо и щекотало пятки, забиралось под кожу и скребло по рёбрам изнутри, заставляя испытывать животный, ничем не объяснимый страх.
Оно заполнило собой коридор, прокатилось по комнатам и остановилось на кухне у границы круглого жёлтого пятна света потолочной лампы. Ведьма смотрела на бесконечную, безмолвную Пустоту.
Пустоту, которая пришла за ней.
Страх сковал Ведьму. Страх перед большой, необъятной Пустотой, которая была одновременно везде и нигде. Которая была голодна. Ведьма вдруг почувствовала себя никчёмно маленькой, слабой, беспомощной. Ребёнком, заброшенным в самое сердце океана. Непобедимая стихия, которой, как ни крути головой, не видать конца. Разве… разве можно даже подумать о том, чтобы победить такую громадину? Ударь её, и она в ответ тебя раздавит, искалечит, переломает кости и сотрёт в порошок. Попробуй подчинить её, и пожалеешь о том, что родился на свет.
Так может, лучше подчиниться? Склонить голову, сжаться в комочек и не двигаться? Может, тогда не будет больно? Может, тогда не копыта Медного всадника пройдутся по твоему хребту, а ласковое, почти материнское касание сотрёт слёзы и принесёт покой?
У Ведьмы в гримуаре были сотни заклинаний, сотни слов, способных победить кого-угодно и что угодно, но Ведьма не произнесла ни одного. Вместо этого она закрыла глаза, вжала голову в плечи и прошептала: «Барыта этэҥҥэ».
Действительно, стало немного легче.
* * *
Сах иччи сидел на кухне в одиночестве и пил когда-то давно подаренный Лешим коньяк. За окном разыгралась страшная буря, вырубило электричество, квартира погрузилась в непроглядную темноту, которую робко разгоняла единственная свеча. Огонёк на кухонном столе колебался то ли от сквозняка, то ли от дыхания Сах иччи, который напевал себе под нос бессловесную мелодию занесённой снегами родины. Сах иччи скучал по снегу, по холодному морю и жалел только о том, что не успел снова их увидеть. Больше Сах иччи ни о чём не жалел.
– Барыта этэҥҥэ, – прошептал он и задул свечу.
Следующим утром на кухню коммуналки на Невском не пришёл никто.
Антонина Крейн
Туман с залива
Следовало сразу сообразить, что от него будут сплошные неприятности – от этого слишком смазливого петербуржца с блестящим именем Феликс, моего нового соседа по квартире.
Моего первого соседа, если быть точным.
– Ты с ума сошёл? – вытаращилась на меня сестра, когда я объявил, что переезжаю в Петербург. – Делить кухню и ванную с каким-то незнакомцем… С твоей брезгливостью это просто ужасная идея.
– Зато я буду жить на берегу Мойки, – упёрся я. – Прямо возле Фонарного моста. Десять минут пешком до Адмиралтейства, пять минут до Исаакиевского собора… Красота. К тому же я не просто комнату арендую, а половину этажа: мне достанется целых пятьдесят метров!
– Да хоть сто. Женя, клянусь, ты взвоешь уже через неделю.
Она была не права: я взвыл через пять минут.
Внешность открывшего мне дверь парня буквально ослепила меня после серости мартовских улиц и сдержанных красок парадной. Пшеничные растрёпанные волосы. Очень светлая кожа. Почти золотого цвета лисьи глаза, золотая серёжка в ухе, золотые часы, белая футболка с золотой вышивкой «Всё ты можешь!», бежевые джинсы и белые тапочки. Он весь был чересчур свеженьким, а вот пах совершенно противоположно – тяжёлым духом ладана, свечным воском и старыми книгами.
– Привет! – сияя, воскликнул он. – Ты Женя, да? Я Феликс, очень приятно. Погуляй ещё минут десять, пожалуйста, я потом тебя пущу. Спасибо!
И не успел я хоть что-то сказать в ответ, как он с грохотом захлопнул дверь прямо перед моим носом. Из-за неё послышался топот: Феликс убегал куда-то в недра квартиры.
Я ошарашенно моргнул. Потом обиделся. И это нас, москвичей, считают самоуверенными и невоспитанными?
– Эй! Открой! – закричал я и, чувствуя несправедливость и оттого начиная закипать от гнева, несколько раз подряд нажал на кнопку звонка. Когда отзвучала последняя птичья трель, я вздрогнул: с той стороны вдруг раздался звериный рёв, будто внутри бесновался крупный хищник, потом – что-то вроде взрыва, отдалённый звон, снова топот…
И вот дверь опять открылась. Феликс выглядел всё таким же милым и солнечным.
– Всё, можешь заходить. Добро пожаловать!
– Что это были за звуки?
– Фильм, – не моргнув глазом, заявил он и повёл меня на экскурсию. – Очень хотелось досмотреть, прости. Но ты не подумай: я тебе ужасно рад! Правда.
Квартира была хорошая. Светлая и чистая, просторная, современная. Мне в ней понравилось всё, кроме того факта, что из-под двери одной из двух принадлежащих Феликсу комнат сочился вонючий чёрный дым («Это просто концертная установка, не обращай внимания»), а в холодильнике я первым делом наткнулся на стоящую на средней полке банку, полную густой красной жидкости. Когда я с сомнением поднял её, из багровой глубины на меня выплыли два глазных яблока и язык.
Зрачки задвигались. Язык зашевелился.
Я заорал.
Феликс, отошедший было, чтобы отключить свою дым-машину, мгновенно развернулся и успел нырком впрыгнуть между мной и холодильником, поймав выпавшую из моих рук банку в паре сантиметров от пола.
– Ты знаешь, Женя, – сказал он, лёжа на кафеле и задумчиво глядя на меня снизу вверх, – возможно, мне всё-таки стоит сразу предупредить тебя о роде моей деятельности. Хозяйка квартиры сказала, что не нужно, спугну, но вот смотрю я на тебя и боюсь, что иначе ты тут быстро окочуришься.
– Так-так, – скривился я. – Ну приплыли. Ты блогер, что ли? Специалист по пранкам?
Он изумлённо моргнул.
После чего, поднявшись и вернув банку на место (глаза и язык опять пропали в красной жидкости), задумался:
– А это худшее, что приходит тебе в голову?
Из закрытого им холодильника послышалось какое-то странное шуршание.
Худшим из того, о чём я подумал, было, конечно, другое: что-то вроде «гурман-людоед и убийца». Размышляя об этом,
