пятом курсе, он снова и родителей, и всех вокруг удивил. К ним в вуз с лекцией (а учился Петюня на айтишника) приезжала бывшая депутат и политик Эльвира Порядина. Женщина эффектная, умная, тонкая, острая. Читала на курсе лекцию о том, как строить взаимоотношения, – выступлениями она и зарабатывала. Многих очаровала, но никого с такой силой, как Петра. Тот буквально в нее влюбился. Пикантность заключалась в том, что несчастному влюбленному только-только миновало двадцать, а объекту его страсти стукнуло, как сообщал всезнайка Интернет, пятьдесят семь.
И тем не менее! Петя не ограничился изображениями любимой на стенах. Взломав пару сайтов, он узнал домашний адрес Порядиной, купил огромный букет страстно-алых роз, подкараулил женщину и пал к ее ногам, прикрываясь цветами и бормоча слова любви. Растроганная поклонница букет приняла, но, рассмотрев девственный румянец Петра Ростиславовича и пушок на его щеках, сказала, что ничего общего с ним иметь не может, по привычке лектора со стажем структурировав аргументы:
– Во-первых, я замужем. Во-вторых, я вас не люблю. В-третьих, вы слишком молоды.
– Это не имеет никакого значения, – твердо проговорил Петюня, не вставая с колен.
– Да как не имеет! – сбилась с выдержанного тона Эльвира. – У меня внук почти ваш ровесник!
– И что? Я знаю: милфы вашего возраста любят молодых!
– Милый! – расхохоталась она. – Я для вас скорее не милфа, а бабульфа! Уйдите с глаз моих, не компрометируйте меня перед соседями.
Фотки Порядиной провисели в комнате Пети еще пару месяцев, а потом он окончил институт и снова решил попытать счастья с теми, кто находился на расстоянии вытянутой руки.
Он стал охотиться на красивеньких девочек и часто даже добивался успеха, но ужас заключался в том, что они были слишком близки и слишком доступны. Петр несколько раз начинал жить то с одной, то с другой, то с третьей, и родители охотно субсидировали ему съем отдельной квартиры для старта семейной жизни, но боже, боже: как быстро эти женщины становились обыденными и приземленными! Они набивали рот, когда ели, они раскрашивали себе лицо, губы и глаза перед тем, как куда-то выйти из квартиры, и они, какой кошмар, ходили в туалет – порой даже по-большому!
Так Петр дожил до тридцати годов, но всякий раз возвращался на постоянное место жительства домой, в квартиру Ростислава Семеновича и Евгении Александровны.
Мама даже (тайком от сына, разумеется) ходила к психиатру, кандидату наук Аркадию Альбертовичу Сидоровичу и консультировалась: все ли нормально с Петром.
Тот, выслушав «симптомы», сказал, надувая щеки, что завышенные ожидания, предъявляемые будущему партнеру, как раз таки характерны для юношей, воспитывающихся в полных, интеллигентных, продвинутых семьях (чем весьма польстил Евгении Александровне). Психиатр заключил, что в целом с сыном все ОК, и пообещал: рано или поздно Петр пересечется с реальной девушкой, которую сам тем не менее вознесет на самый высокий пьедестал.
Ситуация с личной жизнью не изменилась у Пети и все следующие десять лет. Он хорошо зарабатывал, пользовался успехом у прекрасного пола, но в связи вступал очень, очень разборчиво. А жить совместно с очередной дамой своего сердца пытался раз, два… да и все, потом возвращался под крыло любимой и заботливой мамочки.
Разразился ковид. Вся семья перебралась на дачу у реки; трудились удаленно. У Пети и вовсе не стало ни знакомств, ни увлечений, ни любовей.
А потом вдруг здравствуйте: на него обрушилась такая страсть, что по недоступности далеко превосходила все его предыдущие увлечения.
Петр влюбился в Машу Кошкину. В космонавтку, самую настоящую: она прошла отбор и готовилась к своему первому полету. Петя увидел о том репортаж, полез смотреть в Инете фотографии и… пропал. И хоть Маша снималась для официальных фотосессий далеко не в таких соблазнительных позах, как его первая любовь Дженифер (да и Эльвира Порядина), наоборот, выглядела на карточках строгой и официальной – в форменном костюме с нашивками, а то и в скафандре, – Петя готов был смотреть на нее днем и ночью. Его соблазняли длинные пышные черные волосы, богатой гривой переброшенные через плечо; большая и, по-видимому, упругая грудь; тонкая талия. Он прочитал о ней все возможные ресурсы, просмотрел все интервью. Ему нравилось, что она оказалась не ботаником и не железной супервумен, а, прежде чем устремиться к звездам, искала себя: окончила технический вуз, работала спасателем в МЧС и диджеем на радио.
Ему нравились звук и тембр ее голоса. Он даже семью ее заочно полюбил: Мария оказалась разведена, сыну было семь лет. «Ничего, – думал Петя, – я приму ее хотя бы и с ребенком».
Чем ближе становился полет, тем больше молодой человек волновался. А потом купил туристическую путевку на Байконур, на запуск корабля, на котором с другими звездолетчиками должна была стартовать Мария Кошкина.
Путешествие стоило недешево, да и путь оказался длинным. «Терпи, – утешал себя Петя, – все равно у тебя дорога намного ближе, чем у Машеньки. И гораздо менее опасна».
Те, кто приезжает сейчас в город Байконур, будто бы перемещаются на машине времени: в девяностые, восьмидесятые, а то и семидесятые годы прошлого века. Основной вид застройки здесь – хрущевские пятиэтажки; товары и сувениры продаются не в нормальных супермаркетах, а в лавчонках, киосках и на рынках. Городской парк заброшен, огромный Дом офицеров на главной площади – тоже. По его фасаду тянется граффити зеленой краской: «В ее глазах я видел все, кроме любви».
Петя увидел и вздрогнул. Как бы эта надпись не оказалась пророческой!
Гостиница «Центральная» на главной площади городка тоже была очень советской – с грубыми администраторшами и жестяными инвентарными номерами на всех предметах мебели. Зато где-то рядом, в особенной гостинице для экипажа, готовилась к полету его Маша. Это вдохновляло.
Наутро туристическую группу повезли на космодром. Он впечатлял: самый большой в мире кусок пустыни длиной девяносто километров и шириной семьдесят, с сотнями километров железнодорожных и асфальтовых путей. В лучшие времена действовало почти двадцать пусковых площадок для ракет, разбросанных там и сям. А еще локаторы дальней космической связи, завод по производству сжиженного кислорода, исполинские ангары для ракеты «Энергия» и корабля «Буран», самая ровная на свете и чрезвычайно длинная посадочная полоса для космического челнока… Почти все это было заброшено. Среди пустыни стояли давно покинутые многоэтажки и бассейн для тех, кто в середине восьмидесятых работал здесь над полетом советского «шаттла». Теперь от него остался лишь макет в музее.
Но на одной из пусковых площадок, под номером тридцать один, все-таки кипела жизнь. Туда тепловозы привезли ракету «Союз» с космическим кораблем, на котором предстояло полететь Маше. Потом установщик медленно поставил ракету на попа. Вблизи она выглядела потрясающе огромной. А если подумать, что вся она будет начинена тысячами литров горючей смеси, а на
