нужны никакие обезболивающие препараты, дополнительное наблюдение и тому подобное.
– Да не то чтобы это в наше время такая уж проблема. Препаратов у нас много, все эффективные и безопасные.
– Но ведь лучше, когда твой организм справляется с такими вещами сам, не правда ли? Тебе же, вон, при частых кровотечениях не нужно кровеобразующие препараты вводить. У тебя органы работают во много раз эффективнее, чем у человека.
– Нехороший пример. Если бы мне предложили не истекать кровью при любой радости, но при этом иметь человеческую кровеобразующую систему, я бы без лишних слов лишился таких преимуществ. Есть что-то ещё?
– Конечно. Во-вторых, что мне нравится больше всего, у русской драконицы есть специальный орган для хранения приближенных к идеалу гамет родителей: от женщины берутся яйцеклетки с наилучшим набором генов, а от мужчины – сперматозоиды. И всё это хранится в идеальных условиях до востребования. Представляешь? В России нечто подобное, но искусственное, тоже есть, но, во-первых, это пока очень дорого, а во-вторых, есть немалый шанс ошибки. А у русских драконов это часть системы размножения, работающая безошибочно. Разве это не чудо? Разве не прекрасно, что у нас могут появиться самые красивые и самые способные дети, лишённые вредных мутаций, уродств и психологических девиаций? Во всяком случае, лишённые их настолько, насколько возможно с нашим набором генов.
– А вот это уже хорошее свойство. Здоровые дети нам очень и очень нужны. Но что там с совместимостью человека и дракона?
Я почувствовал, как Света посмотрела на меня с хитрецой. Её ответ, однако, был прям и честен:
– Её нет. И не может быть. Ни физической, ни генетической.
– Неужто? Со Светой-драконицей я в третьем мире-измерении был ещё как совместим. За исключением генетики, само собой.
– Глупенький. Всё вышеперечисленное относится только к драконам в полном понимании этого слова, а не к их очеловеченному варианту. Очеловеченный дракон лишён преимуществ полноценного и получает уязвимости человека. Он нужен для совершенно других задач, среди которых размножения и близко нет.
Я усмехнулся.
– Дожили мы. Всю жизнь думал, что человеком буду, жена и дети у меня будут людьми, а тут вона как вышло.
– А я, по-твоему, что, не человек совсем?
– Не-а. И я отчасти не человек уже как два с половиной года. Уже на другой ступени с тобой стоим. Это я так, ретроспективно размышляю. Ты ведь сама говорила – мир слишком живой, чтоб к нему слишком сильно привыкать. Привыкну и к тому, что жена моя – наполовину драконица, и к тому, что придётся мне зачинать детей-драконов. Ко всему привыкну. Папе твоему тоже бы привыкнуть к тому, что, пожалуй, самые достойные для него собеседники – это драконы, а не люди.
– Ещё бы вызволить его из анугирского плена. Не думаю, что его так просто отпустят. Насолил он им ещё как. А потом его надо ещё убедить, что одни драконы – хорошие, а другие – плохие. Почти невозможная задача, согласись.
– Что правда, то правда. Да и то, думаю, мы не преуспеем. Всё равно будет на нас косо смотреть, видеть в нас тех, кто заставлял его учиться энерговедению и хотел влить ему драконью кровь.
– Да уж, в чём папе не откажешь, так это в упорности. Мама говорила, что на войну он ушёл немного наивным и умеренно весёлым, а вернулся оттуда серьёзным и целеустремлённым. Но доброты не утратил. Сила в этом была у него, что он интерес к жизни никогда не терял. Думаю, я бы сломалась за миллионы лет среди драконов и встала бы в их ряды. А папа не сломался, продолжил свою линию гнуть. С одной стороны, отличное качество личности, с другой…
– А с другой, Сергею Казимировичу стоит поучиться добрососедским отношениям и не зыркать с подозрением на каждого дракона только потому, что он принадлежит этому роду, а не человеческому.
– Трудно не согласиться. Нам явно будет, чем заняться, когда он вернётся к нам.
– Тут лучше применить слово «если», а не «когда». Мы с тобой только недавно обсуждали дурной нрав драконов-карателей, очень «трепетно» относящихся к своим пленникам.
– И всё же интересно, над папой измываются так же, как и над порочным из Великого Хранилища Порока, или пытаются с ним о чём-нибудь договориться?
– Как-то слишком спокойно ты об этом говоришь. Но вопрос хороший. Всякое может быть, ведь Сергей Казимирович – сильнейший энерговед человечества. Такая сила каждому нужна. Но, думаю, если он прознает, что Анугиразус хочет обратить его сына и, соответственно, твоего брата в дракона-карателя, то никогда в жизни не захочет сотрудничать.
– Что, прости меня, он хочет сделать?!
– Обратить Ивана в дракона-карателя. Разве ж я не говорил?
– Вот же змей треклятый! Прямо-таки уцепился драконий род за нашу семью. Папу и меня себе, значит, русские драконы забрали, а Ваню – драконы-каратели? Надеюсь, хоть маму себе никто не забрал.
В этот миг я вдруг почувствовал похожую на смех вибрацию внутри разума. На секунду стало не по себе, но следом я спросил:
«А чего это ты усмехаешься, Анугиразус? Неужто хочешь всю коллекцию Омаровых себе собрать? Матушку моей жены, я так понимаю, ты всё-таки себе забрал, да? Ну? Чего ты молчишь? Отвечай».
Но Анугиразус сохранял молчание. Молчание гаденькое, хитренькое, пробуждающее в душе злобу.
«Ну ничего, ничего. Поговорим об этом ещё».
– Я надеюсь, что ничего подобного. Думаю, лучше уж вечная смерть, нежели служба на благо драконов-карателей.
Теперь я почувствовал иное возмущение, словно кто-то растянул сухие губы в улыбке то ли злой, то ли насмешливой, то ли угрожающей. Говорить ничего не стал, лишь прикусил губу.
– Я тоже так считаю. Разумеется, надежды нет, что её можно вернуть. За миллионы лет её разум, скорее всего, просто-напросто распался.
И вновь это возмущение. Улыбка и смешки словно начали переходить границу откровенно гадского смеха.
«Тихо, Анугиразус! Мне уже ясно, что ты просто не можешь сдержать своё злорадство. Но можно хотя бы смеяться по-злодейски где-нибудь в другой точке моего разума, которую я не почувствую, а?»
Ответом послужило ещё большее возмущение разума. Похоже, Анугиразус получал невероятное удовольствие от посылания мне непрозрачных намёков. При этом он молчал, как рыба. Что уж тут сказать, принципиальный подход. Сказал же, что говорить со мной пока не о чем, вот и не говорит.
– Тебя что-то беспокоит? – спросила Света. – Твой разум словно возмущён.
– Нет, нет,
