твою вкушать.
Хоть дыня эта и была горька,
Добра была дающая рука.
Имеет ли значенье горечь дыни,
Коль доброта спокон веков поныне
Чудесно в злато превращает медь
И горе помогает нам терпеть.
На свете только добротою нашей
Осадок удаляется из чаши
И уксус превращается в вино,
Колючкам нас колоть не суждено.
Когда сочувствуют приговоренным,
Им плаха может показаться троном.
Людским добром овеянная, вмиг
Теминца превращается в цветник.
И гуль, сбивающий с пути в ущелье,
Путь указует нам, ведущий к цели.
Становится порой нектаром яд
В саду, где зла на гостя не таят.
А нет в тебе добра — и кущи сада
Покажутся в раю мрачнее ада.
Лишь добротою движим, как ни слаб,
Себя владыкой чувствует и раб.
Зло — суета сует, и неспроста
От Знанья происходит доброта!»
Рассказ о том, как ехавший верхом эмир привёл в ярость спящего, которому в рот заползла змея
Случилось это все в былые дни.
Увидел всадник спящего в тени.
Заметил этот всадник, что ползет
Тому, кто спал, змея в открытый рот.
Рванулся мудрый спящего спасти,
Которого увидел на пути.
Но не успел схватить шипящей твари
И спящего камчою он ударил.
Тот пробудился и увидел, сонный,
Проезжего с камчою занесенной.
Несчастный напугался человек,
Но прыти бьющего он не пресек,
А побежал куда глаза глядят,
Попал в соседний яблоневый сад.
Но всадник настигал его, крича:
«Ешь паданцы, коль невкусна камча!»
И стал бедняга есть плода:, что были
Чуть тронуты уже печатью гнили.
Глотать ему их было так отвратно,
Что исторгалось многое обратно.
Пред всадником несчастный пал с мольбой:
«Скажи, в чем я виновен пред тобой?
Убей иль уготовь другую участь,
Но для чего меня напрасно мучить?»
Он продолжал: «Будь проклят черный час,
Когда судьба свела с тобою нас.
Ведь даже нечестивцы стран иных
Так не терзают пленников своих,
Так не карают правоверных строго
И грешники, не верящие в бога!»
Но бьющий продолжал свое занятье:
Стегал того, кто извергал проклятья,
Избитый падал, поднимался снова,
Боясь ударов всадника лихого,
И, убегая из последних сил,
То извергал, что прежде проглотил.
Исторг он, проклиная жизнь свою,
И гниль, и в горло вползшую змею.
У видя тело гнусное змеи,
Забыл несчастный горести свои.
Упал он со слезами на глазах
Пред благодетелем своим во прах.
«Кто ты такой,— спасенный вопросил,—
Не ты ль господний вестник Джабраил?
Благословен тот миг, когда меня
Заметил ты со своего коня.
Пусть шахом чувствует себя и нищий,
Увидев лик твой иль твое жилище!
Как матерь сына, ты меня нашел,
А я бежал, упрямый, как осел.
Осел по глупости бежит, бедняга,
Хозяин вслед спешит ему во благо,
Поскольку хочет уберечь осла
От зверя, ямы иль иного зла.
Ты, чья душа превыше всех похвал,
Прости, что от тебя и убегал.
Ты, что сберег и жизнь мне, и здоровье.
Прости меня за брань и пустословье.
Прости, что взор мой ослепила тьма,
Что глупость разговорчивей ума.
Когда б ты намекнул мне, что случилось,
Твое битье я принял бы как милость.
Ему б я не противился, как злу,
Я изрекал бы не хулу — хвалу.
Ты ж бил меня, не говоря ни слова,
И я не понял смысл битья такого.
Хоть бил по голове, ты был мне другом,
Но голова моя ходила кругом.
Будь милостив, прошу о снисхожденье,
Забудь все, что сказал я в помраченье...»
Ответил всадник: «Да, я был жесток,
Но что. в тот миг тебе открыть я мог?
Сказав тебе про страшную змею,
Я душу б страхом умертвил твою».
Воистину удары мудреца
Намного лучше милости глупца.
Яд мудрецов нередко нас спасает,
А мед глупцов подчас и убивает.
О добродетельном глупце в свой час
И будет немудреный мой рассказ.
О том, как некий владелец сада внёс разлад между суфием, факихом и потомком Али
Придя в свой сад, садовник, на беду,
Увидел: рыскали в его саду
Три собирателя плодов чужих:
Сейид, почтенный суфий и факих.
Решил хозяин: в лад гостей немилых
Внесу разлад, коль их прогнать не в силах.
Ведь довод, что втроем они сильны,
Весомей ста свидетельств их вины.
Смекнул он так: я хитростью возьму,
Чтоб одолеть троих по одному.
Сказал садовник суфию с ухмылкой:
