Книга Маснави (поэма о скрытом смысле) - Джалаледдин Руми

Джалаладдин РУМИ

ПОЭМА О СКРЫТОМ СМЫСЛЕ

Избранные притчи

ИЗ КНИГИ ПЕРВОЙ

Вступление. Песнь свирели

Вы слышите свирели скорбный звук?

Она, как мы, страдает от разлук.

О чем грустит, о чем поет она?

«Я со своим стволом разлучена.

Не потому ль вы плачете от боли,

Заслышав песню о моей недоле.

Я — сопечальница всех, кто вдали

От корня своего, своей земли.

Я принимаю в судьбах тех участье,

Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.

Я потому, наверно, и близка

Тем, в чьей душе и горе, и тоска.

Хоть не постичь вам моего страданья:

Душа чужая — тайна для познанья.

Плоть наша от души отделена.

Меж ними пелена, она темна.

Мой звук не ветр, но огнь, и всякий раз

Не холодит он — обжигает нас,

И если друг далек, а я близка,

То я ваш друг — свирель из тростника.

Мне устранять дано посредством пенья

Меж господом и вами средостенье.

Коль духом слабые в меня дудят,

Я не противоядие, но яд.

Лишь тем, кто следует стезей неложной,

Могу я быть опорою надежной.

Я плачу, чтобы вы постичь могли,

Сколь истинно любил Маджнун Лейли.

Не разуму доступно откровенье:

Людское сердце — вот ценитель пенья».

Будь безответною моя тоска.

Кто оценил бы сладость тростника?

А ныне стали скорби и тревоги

Попутчиками и в моей дороге.

Ушла пора моих счастливых лет,

И благодарно я гляжу им вслед.

В воде рыбешки пропитанья ищут,

А нам на суше долог день без пищи.

Но жизни для того на свете нет,

Кто ищет пищу в суете сует.

Кто лишь для плоти ищет пропитанья,

Пренебрегая пищею познанья.

Не очень сходны меж собою тот,

Кто суть познал, и тот, кто познает.

Порвите ж цепь, свободу обретая,

Хоть, может, эта цепь и золотая.

И ты умерь свою, стяжатель, прыть:

Ведь всей реки в кувшин не перелить.

И жадных глаз невежды и скупца

Ничем нельзя наполнить до конца.

Лишь раб любви, что рвет одежды в клочья.

Чужд и корысти, и пороков прочих.

Любовь честна, и потому она

Для исцеления души дана.

Вернее Эфлатуна и Лукмана

Она врачует дух и лечит раны.

Ее дыхание земную плоть

Возносит в небо, где царит господь.

Любовью движим, и Муса из дали

Принес и грешным людям дал скрижали.

Любовь способна даровать нам речь»

Заставить петь и немоте обречь.

Со слухом друга ты свои уста

Соедини, чтоб песнь была чиста.

Кого навеки покидает друг,

Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.

Хотя напевов знает он немало,

Нем соловей в саду, где роз не стало.

Влюбленный — прах, но излучает свет

Невидимый его любви предмет,

И всякий, светом тем не озаренный,

Как бедный сокол, крыл своих лишенный.

Темно вокруг и холодно в груди,—

Как знать, что позади, что впереди?

Дли истины иного нет зерцала --

Лишь сердце, что любовью воспылало.

А нет там отраженья — поспеши,

Очисти зеркало своей души.

И то постигни, что свирель пропела,

Чтоб твой отринул дух оковы тела.

Притча о бакалейщике и попугае, пролившем благовонное масло

Тем некий лавочник любил хвалиться,

Что у него диковинная птица,

Что попугай и лавку сторожил

В тот час, когда хозяин уходил,

И забавлял своим словесным даром

Входивших в заведенье за товаром.

И в этот раз хозяин под призор

Ему оставил все, как до тех пор.

Сел попугай привычно на прилавок

Между мешков, кулей и всяких травок.

Но где-то кошка пробежала вдруг,

И попугаем овладел испуг.

Случилась неприятность с ним, ученым:

Бутыль разлил он с маслом благовонным,

Меж тем хозяин в лавку возвратился,

Учуял аромат и рассердился.

И так отделал птицу он со зла,

Что та лишилась своего хохла.

Сказать точнее — птица облысела.

От горя не пила она, не ела.

И, что гораздо хуже, замолчала,

О чем хозяин горевал немало:

«О солнце моего благополучья,

Стать лысым самому мне было б лучше!

Уж лучше бы сломать мне руку ту,

Что обрекла тебя на немоту!»

О том он дервишей просил молиться,

Чтоб к птице речь могла бы возвратиться.

Власы он рвал, стенал: «О, горе мне.

Умолкла птица по моей вине!»

Он редкие показывал ей вещи,

Но лысый попугай молчал зловеще,

Три темных ночи, три печальных дня

Промчались, ничего не изменя.