держали. Я пробовал через послов устыдить Ярополка, говоря, что-де он слушает злодеев, погубивших его дядю. Напоминал и про крестное целованье — всё на ветер. Так просидели мы в осаде почти два месяца, а как есть стало нечего, пришли ко мне горожане: помирись, молят, с племянником, а сам удались на время и приходи назад с войском, мы-де тебя всегда примем. С тем я и выехал из города, не учинив с Ярополком никакого договора. Я ведь клятвы нарушать не привык, Митя знает.
Всеволод кивнул и посмотрел на князя Святослава. Тот подоил свои вислые усы и сказал смущённо:
— Ай да Ярополк, ай да внучек! Не только вас, но и меня, старика, провёл. Сейчас узнаем, вернулся ли из Вышгорода его братец.
Святослав снова позвал ключника.
— Князь Мстислав Ростиславич воротился с богомолья?
— Ждём со дня на день, князь-батюшка, — отвечал ключник. — Вторая седмица пошла, как уехал в Вышгород.
— Стало быть, он уже в Суздале, — тихо, будто про себя, сказал Всеволод и зло засмеялся.
— Что делать-то будем? — спросил Михаил, когда они остались вдвоём.
— А что прикажешь делать? Владимирцы переметнулись к Ярополку, ты же их пожалел. Пожалел изменников, которые преступили клятву! — Глаза Всеволода сузились. — Я бы ни за что не ушёл из города и дрался бы до последнего часу!
Михаил посмотрел на брата с испугом и изумлением:
— Бог с тобой, Митя! Как же я мог оставаться, когда дети от голода пухли? Ведь у меня в груди не кусок железа.
«Кусок теста!» — чуть не вырвалось у Всеволода, но он сдержался. Ему вдруг стало жаль брата. Да и что толку в попрёках?
Всеволод подошёл к окну. Сквозь слюду ребристыми столбами пробивалось не по-осеннему безмятежное солнце.
— Снега, — уже спокойно сказал он. — Снега нынче лягут коням по чрево. Вишь, на Дмитрия-то земля совсем суха.
— Ты к чему это? — удивился Михаил.
— А к тому, Миша, что зимние леса не для похода. Придётся ждать весны. Копить исподволь силы, обучать людей воинскому труду и ждать.
Глава 9
У народа глаз цепок и ухо памятливо. Надолго и накрепко запомнили владимирцы нового своего князя Ярополка Ростиславича. Прежде чем отворить ворота, горожане взяли с него клятву, что он не даст их в обиду ни ростовским боярам, ни суздальским, ни рязанским, а будет суд вершить по справедливости.
Гюря, бывший дружинник Андреев, напрасно кричал на вече:
— Дураки! Кому верите? Али вы не видели, как его войско наши сёла зорило да грабило? Одумайтесь, люди, не пускайте змею за пазуху!
Гюрю не послушали, и Ярополк въехал в город со всей дружиной и пособниками. На другой же день владимирцы почувствовали, сколь ласкова рука у их князя. Сразу после заутрени подъехал к Богородичной церкви конный отряд во главе с ростовским боярином Добрыней Долгим.
— Попа и казначея ко мне, — сказал боярин своим конникам.
Проворные молодцы вмиг исполнили приказание. Добрыня щёлкнул пальцами в дорогих перстнях и протянул руку:
— Ключи от казны.
— Не дам, — сказал казначей. — Это разбой.
— Это не разбой, а приказ князя. Поп, скажи казначею, чтоб отдал ключи.
Поп Микулица покачал головой:
— Побойся бога, боярин. Нешто вы половцы — святые церкви обирать?
Добрыня моргнул подручным, и те ловко завели казначею руки за спину.
— Вот они, ключи-то, на шее у него, — засмеялся один из молодцов, доставая нож-засапожник. — А ты, казначей, не дёргайся, не то по ошибке заместо тесьмы горло тебе перережу.
Народ глядел на это неслыханное насилие с изумлением: такого здесь ещё никто не видывал. А когда люди опомнились, было уже поздно, потому что со стороны княжого двора налетела другая ватага всадников и стала разгонять толпу, тесня её к клязьменскому обрыву. Кто упрямился и Не хотел уходить с соборной площади, тот отведал плетей — дружина нового князя на них не скупилась...
Беда, известное дело, одна не ходит. И месяца не минуло, как везде по Залесью появились наместники и тиуны[22] князя Ярополка — все из пришлых и все, будто на подбор, лихоимцы. Гордость владимирцев тоже жестоко страдала: ростовские и суздальские бояре разъезжали по улицам с видом победителей, словно взяли город на щит. Они то и дело задевали горожан кичливыми речами: «Эй вы, холопы! В пояс кланяйтесь, что мы вам Ярополка дали, — вы и князя-то иметь недостойны!»
Владимирцы терпели, только обжигали обидчиков короткими взглядами да сжимали тяжёлые кулаки. Стольным городом стал Ростов, и местное боярство тоже потянулось туда, ко двору старшего Ростиславича — Мстислава. Да и Ярополк, как видно, пренебрегал Владимиром: на людях почти не показывался и никаких дел не разбирал.
Когда же пронёсся слух, что всю казну ограбленных монастырей и храмов увезли в Рязань, народ заволновался. Толки и пересуды стали громче. Самых горластых крикунов хватали гридни и нещадно секли на княжом дворе, уча покорности и страху. Но выходило наоборот: выпоротый человек озлоблялся пуще прежнего и пускал в ход уже не язык, а при случае нож или кистень. Поэтому с наступлением темноты княжеские слуги перестали шляться по городу в одиночку.
Свежие новости всплывали обычно сперва на Торгу. Какой князь ни сиди на столе, а простой человек во все времена должен жить своим трудом и плоды его обращать в деньги и в хлеб насущный. Так что по пятницам Торг шумел, как и прежде, принимая гостей из ближних и дальних земель. Приезжали сюда, конечно, и ростовцы. Их спрашивали:
— Ну что, вислоухие[23], небось всяких поблажек добились от князя? Ведь вы ныне — стольный город.
— А мы не бояре, нам всё едино, — отвечали бойкие на язык ростовские ремесленники. — Коль хлеб на стол, так и стол — престол, а хлеба ни куска — и престол доска!
— Поблажки ж нам и впрямь дадены: нет своих штанов — отдай дядины!
Толпа вокруг хохотала, ловя и смакуя острое словцо. Прохаживался вдоль рядов и лавок дружинник Гюря, приглядывался к людям, будто приценивался, и кое-кого отводил в сторонку для тихой беседы. Напоследок говорил, накручивая на палец свою чёрную нерусскую бороду:
— Петряту-бронника знаешь? Вот и ладно. Загляни к нему, как темнеть станет.
Тем же вечером, когда засинели сумерки, в доме Петряты начал собираться ремесленный люд: котельники и гончары, каменщики
