Что?.. — неожиданно сипло выдавила я, и подняла глаза к женщине. — Луна, вода…я… Но… я же — дриада, Адона? Дриады любят воду, но не умеют ей управлять… А я что, умею?.. Но, почему, Адона? — нянька моя вздохнула и, склонившись совсем низко, начертила еще одну руну — ровно посередине между мной и водной кромкой… «Отец». Палочка с двумя кривыми перекладинами. — Мой?.. Значит, мой отец был магом воды?.. Адона… А почему же ты раньше мне этого… Постой, значит, батюшка Угост… тоже? Да? Нет? Адона, постой! Ты куда?! — но, нянька моя меня уже не слушала, с душой запустив свой чертильный прутик во, вдруг, всколыхнувшиеся слева от нас камыши… Тишок, будь он! Волховецкий подслушник. — Адона, не переживай. Я сама с ним… договорюсь, — оторвала я взгляд от мелькающей вдоль берега серой точки, но, женщины со мной уже рядом не было. Она быстрым шагом возвращалась обратно в дом — все, конец откровениям. Да мне и этих, правду сказать, хватило…
Солнце уже зависло в прощальном поклоне над высокой стеной заповедного леса, когда я, с горячей шанежкой на ладони, ступила на шаткий озерный мосток. Огляделась по сторонам, скользнув прищуренным взглядом по притихшим камышам вдоль берега, кувшинкам, желтым, уже полусонным, на зеленом, колыхающемся ковре, и села, свесив к воде ноги, на прохладные доски:
— Тишок — Тишок, хочешь пирожок?.. Тишок, а Тишок, ну, хочешь пирожок? Или, сытый с утра? — удовлетворенно отметила краем глаза легкое шуршание в ближних зарослях — трусливый, поганец, да шанежка моя все одно, сильней с таким то «убийственным» благоуханием. — Ну, да, я сама сейчас его съем. М-м-м… И маслицем сверху смазано и на сметане замешано… А вот как в рот то засуну…
— Э-э! Обжора тиноглазая! — вынырнул бесенок из-под мостка, и с сопением взобрался на доски. — К тому ж обманщица.
— Подумаешь, зато в рифму. Или, ты шаньги не уважаешь?
— Уважаю, конечно, — буркнул Тишок, не отрывая круглых глазенок от моей руки. — А еще уважаю пирожки с брусникой. И со щавелем. И с крольчатиной. И булочки с маком и пряники на меду и…
— … и свежие яйца из курятника тетки Янины, — закончила я за открывшего удивленно пасть прохиндея:
— А ты откуда знаешь?
— По описанию вычислила. Тебя тетка Янина кумушкам у весевой лавки очень красочно обрисовала. Правда, по тому описанию, у тебя, вместо рожек на макушке корона была зубастая, а вместо хвоста — огненный хлыст. Но, узнать можно. Только ты, знаешь, что… имей в виду, она капкан грозилась поставить. Тоже — с зубьями, — закончила, уже едва сдерживая смех, наблюдая за приунывшим вмиг вором.
— Ой, горе мне, горемычное, — тяжко вздохнул тот, хлопаясь со мной рядом.
— Еще какое горе, — подпела и я в той же манере. — Особенно, если батюшка Угост узнает, что ты, вместо того, чтоб на Охранное озеро его сопровождать, как и положено приличному слуге волхва, по курятникам чужим шманаешь… На, зажуй свое «горе» горяченьким.
Бесенок вздохнул еще раз, раздув свои козлиные ноздри и с усердием принялся за картофельную шаньгу:
— И в правду, вкусно… М-м-м… Евся…
— Да.
— А ты ведь ему про то не скажешь, моему господину?
— Посмотрим на твое поведение.
— Я понял… Евся… А разгадай загадку.
— Ты что, со стишков на загадки перешел? — оторвалась я от созерцания водной глади.
— Ну-у, они тоже с рифмой, — жуя, пояснил бесенок.
— А-а. Давай, загадывай.
— Подскочила нечесаной с утра. Прогнала жениха из окна, — выдал рифмователь и выжидающе уставился на меня.
— Ага…
— Ага. А я еще одну знаю. Хочешь, загадаю? — и, не дожидаясь дозволенья, выпалил. — Летела с моста. Прихватила молодца… А эта тебе как?
— Рифма хромает. А хочешь, я тебе загадаю? — как можно душевнее осведомилась я, а потом ухватила Тишка за длинное ухо. — Что подслушнику важнее: язык или уши?
— А-а-ай!!! — на все озеро заблажил тот, зависнув на своем «важном рабочем инструменте». — Я ж пошутил! Мы же с тобой — друзья! А-а-ай, Евся, отпусти!
— Друзья, значит? — на самую малость ослабила я хватку. — А за друзьями не подглядывают и на друзей не наушничают. Тебя батюшка Угост это делать заставляет?
— Не-ет! Я сам! Отпусти же! Я больше не буду… такие загадки загадывать.
— Ну, смотри у меня, — осел бесенок обратно на доски и прижал лапкой пострадавшее ухо:
— Не ожидал я от тебя такого, Евся.
— Не ожидал? — он не ожидал… Да я и сама от себя тоже, честно говоря. И с чего так разозлилась? — Ну, прости.
— Чего-чего ты сказала? — скривился в ответ бесенок. — Я что-то плохо теперь слышу.
— Прости меня, говорю. Сильно я на тебя разозлилась. Представь, что мне будет, если батюшка Угост узнает про мои прыжки с моста и его, "молодца" этого, из моего чердачного окна. Он тогда вообще меня с озера никуда не выпустит. Даже в Купавную.
— Ну да, представляю, — вздохнул согласно Тишок, а потом, не отрывая лапки от раненого уха, насмешливо на меня прищурился. — Наверное, будет тебе тоже самое, что и мне, если он про курятник Янинин узнает, — и захихикал, прихрюкивая по смешному. Я же в ответ к нему присоединилась:
— Ну-ну… Значит, мы с тобой теперь подельники.
— Секретные, — еще громче зашелся бес, а потом вспомнил про ухо. — О-ох… Сильна ты в гневе, Евся… Я про тебя господину никогда не наушничал, даже, когда он меня о том просил. Иначе, ты б давно здесь сидела. Сразу после тех проводин Леховых, когда он к тебе приставать начал, а ты от него в лес сбежала.
— Ага, — вмиг сошла с меня прежняя веселость. — Дурень весевой… А за мной вглубь бежать побоялся.
— А как же, у него ж свечки то нет, как у этого твоего, чужака.
— И ничего он не мой, — понуро отмахнулась я. — Да и свечка его какая-то странная. На меня, если и действует, то слабо. Однако сюда припереться ему не помешала. Значит, все ж защищает.
— Это не свечка у него "странная", это магия твоя для нее чужая. Не на твою магию защита стоит, — авторитетно пояснил мне бесенок.
— Как это, "чужая"? Если мать моя была дриадой, а отец — магом воды, как сегодня выяснилось, то…
— … то при смешении их кровей получилось… Да все, что угодно может получиться с какими угодно способностями.
— Да ну? — выкатила я глаза на такое заявление.
— Ну да, — передразнил меня "секретный подельник".
— Вот это новость за новостью… Скажи мне, Тишок, а почему я раньше в себе этих… способностей не замечала?
— Да я не знаю, — пожал тот покатыми плечиками. — Они в тебе
