И я его… ему память отшибу! Нет, сама отсюда сбегу!.. Нет, отшибу и сбегу! — дриада, мгновением раньше мирно чистившая рыбу, шлепнулась на кухонную скамью. — И не смотри так на меня! Ох, уж мне эти твои выразительные взгляды. Точно тебе говорю, добром все это не кончится. И Лех еще до кучи со своим улити… улитима… да, тьфу-у! Угрозами своими Бояну заслать… — а вот теперь уже и я сама села на скамью. — Слушай, я поняла, отчего батюшка Угост рассерчал на приход весевых кумушек. Он думал, что Бояна… О-о-о… Сбегу, — дриада, хранившая доселе молчание (полное отсутствие выразительной жестикуляции), кажется, отмерла, поднеся к своему лбу не особо чистый палец, и осторожно им себе постучала. — Ну да, — угрюмо отреагировала я. — И сама знаю, что глупость сказала. Как же я ему память отшибу, когда еще дня четыре — не дриада? — жест повторился вновь, теперь более настойчиво. — Да что ты все заладила?! Меньше надо было МНЕ по лбу стучать, сейчас бы умнее была, — Адона вздохнула и к стуку присовокупила еще и взгляд, устремив его мне на макушку. — Да чего ты?!.. Жизнь моя, пожухлый лист… — цветочки в венке, «благословленном» моей дорогой подругой, забыв былую пожухлость, напоминали сейчас, посаженные в нашем садике, шары — шафраны. — Адона, это… что? — и не слишком ли часто я сей вопрос задаю?.. Тем более что ответ и на этот свой вновь не получила…
Огромная луна разделила небо на две неравные половины. В верхней — бездонная чернота с россыпью звезд. В нижней, куполом, над самым озером — прозрачная синь с тонкими полосами облаков, подсвеченных холодом ночного светила. И тишина. Тишина вокруг…
Я сидела на подоконнике, свесив наружу ноги, и смотрела на луну. Как на незнакомку, явившуюся, вдруг, на мой порог. Нет, скорее, как на давно забытую, старую приятельницу, которая, вот уже столько времени не решалась дать о себе знать, а теперь надумала. И застыла выжидающе напротив: «Вот она я. Здравствуй»… Странное, неведомое притяжение, как и многое в моей жизни, собравшей за последние два дня уже немало других странностей.
Я смотрела на луну, не отводя от нее глаз, и представляла, что кто-то другой, в другом конце этого огромного мира, раскинувшегося за двумя нашими речками и горной цепью, тоже на нее сейчас глядит… И тоже думает о чем-то. И мне, вдруг, впервые, за свою недолгую жизнь, мой собственный, замкнутый мирок стал нестерпимо, до духоты, тесен. Захотелось, вдруг, вырваться из него. Пролететь над подлунным озером, разрезая руками ночную прохладу и вломиться в чужой мир… Всего на долечку, но, как же мне этого, вдруг, захотелось…
— Дуреха ты, Евся. Вот, надо было не соглашаться с волхвом, а просто зачахнуть тогда, от тех ночных кошмаров. И была бы ты сейчас точно в совсем другом мире… — длинный подол рубашки соскользнул с подоконника и босые ноги коснулись половых досок. А маленькая деревянная свистулька, еще теплая от моих рук, так и осталась смотреть на луну. Пусть хоть кёнтавр помечтает… А завтра мне расскажет все свои сокровенные мечты…
«На этот раз Адона с побудкой припозднилась», — еще сквозь рассветную дрему отметила я, прежде чем резко подскочить на кровати:
— Да как ты вообще посмел? — мужчина, оборвав тихий свист, отнял от губ мою «мечтательную» игрушку и спустил с подоконника ноги:
— Доброе утро, Евсения. Или у вас как-то по-другому при…
— Пошел вон!.. А-а! Ты куда?!.. Как? — со всех ног понеслась я вниз по лестнице, и выскочила наружу из дома. — Ты… где? — вот там ему самое и место, хотя… шафраны… Потому как именно из моей, идеально прополотой садовой грядки торчали сейчас длинные ноги в сапогах. Я же бухнулась рядом с остальной частью тела, не проявляющей очевидных признаков жизни. — Эй, ты… живой?
— Меня Стахос зовут, — осторожно приоткрыл он глаза в аккурат перед моей склоненной физиономией. — Я уже… кажется, тебе представлялся, — и тут до меня, наконец, дошло, кто ж виноват во всех моих «странностях», потому что начались они именно с этих…
— Откуда у тебя они?
— Что? — настороженно выдохнул он.
— Глаза… такие, — не отрываясь от двух темных тоннелей, дернула я головой.
— От отца.
— А кто у тебя отец?
— А кто у тебя мать, если ты так швыряешься людьми, ни взирая на мою, кстати, найденную вчера защиту? — приподнялся мужчина на локтях и выжидающе прищурил на меня свои магнетические «тоннели».
— Моя мать была дриадой. И… пошел вон из моего леса.
— Евсения, скажи: «Стах, пошел вон», — кряхтя, но, все ж, уселся среди примятых цветов «пострадавший».
— А это поспособствует? — уточнила и я, в свою очередь, скоро подскочив на ноги.
— Попробуй. Только… может, руку сначала подашь?
— А, может, тогда сразу в небо тебя раскрутить? Пошел вон из моего леса.
— Евсения, — вновь затянул упрямец. — Ну, скажи: «Стах, пошел…
— Пошел вон, лист пожухлый! И вообще, отвянь от меня! Чего ты ко мне прилип? От тебя одни неприятности, — это уже было сказано в спину, отряхивающемуся на ходу мужчине, после чего он, вдруг, остановился:
— Ну, тогда привыкай к ним. Потому что… я тебя нашел.
— Что?! — только сейчас заметила я застывшую в дверях дома Адону, которая в моем утреннем списке «пострадавших» значилась второй. — И не смотри так на меня! О-о, как же мне все это надоело. Я теперь, оказывается, без перерывов на отдых могу людей калечить — большое везение… Адона, ты чего?.. — вот, всегда удивлялась, как при такой хрупкой дриадской фигурке, можно обладать совсем нешуточной силой… Знать бы еще, за каким рожном она ее ко мне применить решила. — Ты куда меня тащишь?.. На берег? И что мы там забыли? Топиться будем?.. Да, молчу, — и припухла, на всякий случай, наблюдая за рыскающей глазами по траве нянькой. Наконец, она нашла то, что так усердно искала — тоненький ивовый прутик, и, тоже, на всякий случай, строго им передо мной взмахнув, принялась быстро рисовать на рыхлом песке. — Это что?.. Руна? — попыталась я вслед за ней комментировать. — Руна… Луна? — склонилась над кружком с «ушами» — месяцами по бокам. Адона же удовлетворенно кивнула и двумя росчерками провела стрелу от рисованной руны к самой кромке воды. — Ага… Ну, это я и без тебя знаю, — разочарованно буркнула я, такой известной истине. — Связь между луной и водой очевидна. Одно без другого слабеет. А сегодняшнее полнолуние — самое сильное для водной магии время, — нянька, на мгновение замерла, не отрывая от меня взгляда и, будто решившись, медленно начертила еще одну стрелу. Теперь уже направленную… —
