и дела, один из самых знаменитых ходоков в мире не может угнаться за женщиной. Он глядел на ее летнее платье просторного кроя, поясом схваченное на талии, и под тканью угадывал контуры крутых бедер.
«Плодоносная женщина, как и земля, по которой она ступает», — подумал Петер, но мысль его прервалась, когда Мария стала подниматься в гору и платье туго обтянуло ее округлый зад; Петеру казалось, он вполне мог бы сесть на него и проехаться до любой точки, обозначенной на карте Сербии, или — если не преувеличивать — хотя бы до ее дома. Каждое движение Марии усиливало ощущение гармонии, какое вселяла ее уверенная поступь. Без Видовданки этого пейзажа для Петера не существовало бы; маленький шумадийский поселок с разбросанными тут и там белеными домишками, построенными неизвестно когда, — наука могла бы назвать его социальной памятью сербского народа. Первым «учреждением» на этом пути оказался «супермаркет», который до вчерашнего дня был просто лавкой, полной всякой всячины. Пока Мария покупала хлеб, двое подвыпивших сельчан соревновались, кто выдаст самое обидное ругательство; когда она выходила, один из них чуть было не упал и, ловя равновесие, попытался схватить ее за руку — Мария наподдала ему по голове сумкой с продуктами. Шатало его изрядно, и она, дав ему приблизиться, отвесила затрещину левой рукой, потом развернулась, чуть присела и толкнула его задом, отчего бедолага не удержался на ногах. Он упал, его пьяный приятель расхохотался, и даже Петеру стало смешно.
— Вот бы и мне также подкатиться к твоему дому.
— Что, в самом деле?
— Да нет же!
Она ухватила Петера за руку. Сняла у него со спины рюкзак, положила туда хлеб, пакет с помидорами и кусок телятины, накинула рюкзак себе на плечи и пошла вверх по тропке меж деревенскими домами, укрывшимися за заборами.
Приезд Петера в Сербию все больше напоминал эпизод из жизни водопроводчика Блоха. Что происходит? Он незаметно переселился в шкуру главного героя своей книги «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым». В романе движения Блоха выглядели совершенно спонтанными. Столь же спонтанными казались и шаги Петера по жизни. С той лишь разницей, что водопроводчик Блох, проводив до дома кассиршу кинотеатра, занялся с ней любовью и в конце концов удушил ее! Но это литература. Может ли такое случиться в жизни? Причем не просто в жизни первого встречного, но в жизни писателя, в той, какую он проживает сейчас и которая начинает походить на написанную им книгу?
Открыв калитку, Мария завела его во двор в обход дома.
— Здесь живет женщина-левша, мать-одиночка, учительница литературы из Ужице, потерявшая работу из-за «технического сокращения». Ее муж погиб в Косово в 1999 году, и она переехала в дом родителей.
— И все же тебе повезло — сама себе хозяйка!
— Да никогда мне в жизни не везло, никогда!
— У тебя есть дети?
— Дочь в Австралии, замужем, сын служит в Иностранном легионе, три года уже не виделись!
Она надергала в огороде салата, вернулась в дом, зажгла конфорку на газовой плите и принялась отбивать молотком телятину на деревянной доске. Погасила свет и зажгла свечу. Петер не переставал удивляться: ее движения словно направлял невидимый хореограф, и каждое из них казалось началом танца. Когда отбивная упала на сковороду, он встал.
— Замри!
Она застыла, глядя ему в глаза, и опять ей показалось, будто она глядит в свои собственные глаза. Она почувствовала волнение, охватившее Петера. Он сказал:
— Раздевайся!
— Думаешь, это будет разумно?
— Ничего я не думаю, раздевайся — и все тут!
Она медленно расстегнула жакет и бросила его на стул.
— Еще?
— Да, снимай все!
— Мне стыдно!
— Мне тоже!..
Она рассмеялась и стала не спеша раздеваться дальше. И наконец, голая, повернулась к нему спиной. В воздухе растекся аромат ее сияющей кожи, этого тела, в котором было не сыскать изъяна — восхищало все.
— А ты?
— Погоди!
Сперва он сбросил пальто. Она стояла, не шелохнувшись, и, как стыдливая девочка, смотрела на Петера через плечо. Петер запустил руку в рюкзак, он что-то искал. Не отводя глаз от Марии. Она пристально смотрела на него и, когда он достал пенал с цветными карандашами и фломастерами, рассмеялась.
— Ты не Мария.
— Тогда кто же я?
— Видовданка, я видел ее увеличенную копию из дерева!
— Хочешь сказать, я тоже копия? Вот уж дудки!
— Хочу сказать, что ты — оригинал!
— Чудак ты!
Он взял три карандаша и фломастер. Подошел к Марии и заглянул ей в глаза. Она опустила веки, ожидая поцелуя. А он взял да и нарисовал у нее на шее улитку. Мария засмеялась.
— Повернись-ка!
Она повиновалась. Петер вывел у нее на спине несколько линий. Она не знала, что он рисует, а когда посмотрела в зеркало и увидела ракушки и улиток, вдруг напряглась.
— Встань на колени!
Она снова послушалась, и на ее ягодицах, которые больше всего напоминали ему о Видовданке из Винчи, он принялся рисовать сокола. Крыло на одной ягодице, крыло на другой. Быстрыми движениями он очертил на позвоночнике соколиную голову. Мария расхохоталась и пошла снимать с огня сковороду. Посмотревшись в зеркало, улыбнулась. Принесла отбивную, Петер взял у нее тарелку и поставил на стол.
— А теперь ложись!
Она легла.
— Разведи ноги!
— Мне стыдно, правда же!..
— И мне опять стыдно!
— Нам обоим стыдно, вот здорово!
— Что?..
— Это прекрасно! Значит, мы не дураки!
Он стал мягко разводить ей колени, она сопротивлялась. Он держал фломастер в руке, потом зажал его в зубах и заглянул ей в глаза. Теперь он чувствовал, что смотрит на Видовданку ее глазами. Она молчала. Под волосками промежности он провел линию и очертил ее лоно, словно это был вход в пещеру!
— Ну, хватит!
— Нет! — твердо сказал Петер. Он встал и нежно вывел под ее грудями, небольшими, но крепкими, с крупными сосками, три линии — синюю, желтую и зеленую, одну под другой. Она увидела мотыгу, лопату и плуг. На коленях он нарисовал серые ведра для воды. Над лобковым ворсом — колодец, который спускался в пещеру. Счастье расцвело улыбкой у нее на губах. Ее голубые глаза еще больше стали походить на глаза Петера, а нос с легкой кривинкой выразительнее подчеркивал силу характера, что был сродни воску свечи, который начал таять под пламенем. Когда Петер плавно разводил ее колени, она мягко сводила их обратно. Однако не смыкала, не вдавливала одно в другое… На внутренней стороне правого бедра он набросал мужчину, который держал путь в «пещеру». Но рисунок ему не понравился, и Петер стер мужчину губкой, смоченной спиртом.
