За магарыч и все остальное.
Минут десять мы препирались, но сошлись на ста деньгах. После чего меня впустили на заднее сиденье, где лежали какие-то мешки с картошкой. Отвоевав себе крохотный пятачок, накрылся найденной в ногах мешковиной и задремал. Проснулся уже, когда подъезжали к Елыкаево.
— Слышь, запойный, куда рулить-то?
— Прямо по Тезоименинства, потом налево по Школьной и упрешься в Государственников. Мой дом справа будет, с кривым петухом на крыше. Флюгер, в смысле, а не курица.
Возвращение домой мне встало в ту самую сотню и тяжелый бутыль с первачом. В качестве бонуса. Водила пузырь принял с благодарностью, еще раз полюбовался моей рожей, перекрестился и умотал, словно за ним черти гнались.
Я же пошел домой, умылся и начал подбивать «итого».
Из наличных у меня осталось сорок пять денег. Еще в Земском банке отложенное на черный день, но это надо отдельно в город ехать. Кроме того, пока заявку оформишь, пока получишь — день и пройдет. А у меня другие планы. Совсем другие.
Поэтому добыл из подпола еще два пузыря, сунул их в корзинку и пошел одеваться. Конечно, костюмов больше нет, а вот рабочее осталось. Потрепанное, жизнью битое. Для работы во дворе использовал. В этом и заглянул к соседу. Благо, пенсионеры, встают раным рано.
— Евграфыч! Утро доброе!
— Батюшки-святы, Найденович, ты ли это?
— Я, я. Вот, домой с лечения вернулся.
— А с рожей-то что?
— С рожей у меня теперь надолго. Врачи сказали, что починить вряд ли смогут… Слушай, я что спросить хотел. У тебя зятьев мотоцикл на ходу?
Сам старик редко куда выбирался, но гараж построил. И родственник держал «Магнитку» с коляской под крышей. Когда на рыбалку. Когда на охоту. Но чаще — по семейным делам и за покупками в город.
— Жужжит, что ему будет.
— Слушай, мне позарез надо в головную контору смотаться. Быстрее бумаги подам, быстрее с пенсией или инвалидностью получится разобраться. А то замотают это, заволокитят. Одолжишь до завтра? Только я деньгами максимум пять рублей могу дать. Остальное — во, на обмен. Пойдет?
Смешно — круговорот самогона в природе. Жена Евграфыча уже три года как использовала мой огород под личные посадки. Мне было не жалко. В качестве оплаты или ту же картошку или жидкую валюту отдавали. Выходило, что я сейчас предлагал обратно первач, который дед сам и нагнал.
— Спрячь, шебутной, Глафира не дай бог увидит!
— Ну, тогда давай я в баню к себе поставлю. Под полок. Она же туда не заглянет. А ты зайдешь и перепрячешь потом. Скажешь, что топор брал, со мной договорился. У меня колун как раз там в предбаннике стоит.
— Давай, давай!.. И пятерку тоже давай, бабке отдам. Скажу, что так и сладились. Но с кристаллом ты уж сам разбирайся. Он на треть пустой.
— Это не проблема, залью на ближайшей заправке и полным назад верну.
Сунув в мозолистую ладонь тяжелую монету, я уволок корзину в баню и стал собираться в дорогу. Меня ждал тяжелый день и еще более тяжелая ночь.
* * *
Всем хороша «Магнитка». А еще главное — коляска у нее почти безразмерная. Моя тушка в прошлом интересовалась разной техникой, которую мещанам прикупить можно. И по газетным вырезкам получалось, что эта самая «Магнитка» — внебрачный сын «Урала». Когда мотоцикл поставили на поток, двум кхазадам заплатили намного меньше, чем они ожидали. Был скандал, ругань с битьем посуды и отказ сесть посрать на одном поле по итогам. После чего господина Мозер и Лехман перебрались к родне в анклав, потрясли знакомых и слепили фабричку. Через год на рынок выкатила «Магнитка» — грубое подобие первоначальной идеи, с жестко сваренной усиленной рамой под неотъемную коляску и с повышенной проходимостью. При этом новая поделка кушала энергию ничуть не больше «Урала».
Мотоцикл активно стали брать сначала гномы, а потом точки продаж и мастерские открылись по всей Сибири. В Ямском приказе почесали затылок и наподдали изобретателям, до которых смогли дотянуться. После чего часть деталей унифицировали и сейчас что одну марку, что другую вполне можно подшаманить под одной крышей.
Я катил потихоньку окольными путями. Благо, через ту же Осиновку крюк небольшой, а я в северные микрорайоны просочусь мимо крупных дорог. Затем на объездную у Борового и до того самого карьера. Там тропинок много, пролезу аккуратно. И посмотрю, что и как. В лоб не полезу, но легко можно вкругаля добраться. У меня же не машина, а трехколесное чудо, на котором и на покосы, и в лес по грибы народ мотается.
Место, где меня убили, небрежно присыпали мелким мусором. Тела не было. Только следы колес и свежая земля с песком, темные от впитавшейся крови. Аккуратно достав из кармана платок с корнями, я постарался прислушаться к ощущениям. Вроде бы как зубная боль, только очень слабая. И словно краешек нерва подергивает, чуть-чуть, задавая направление. Вот и хорошо. Сработало.
Убрав «компас» обратно в карман, сажусь снова в седло. У меня максимум ближайшая ночь на все про все. Потом хтоническая дрянь выветрится. Значит — надо успеть. Чуть газанув, двинул к узкой колее, взбиравшейся дальше на дальний откос. Не знаю, что тут за дела и кто следит за карьером, но я лучше бочком, без чужого внимания. Оно мне совсем ни к чему.
* * *
Я нашел дом, в котором жили убийцы. Не сразу, пришлось чуть покрутиться, но в итоге разобрался. Поселок Радужный, самый север Кемерово. Дальше речушка и лесок, туда мотоцикл спрятал. Сам прошелся по улице, нашел сухую крапиву погуще. Осень, а она стоит, гнется на ветру. Там и засел. Потому что у меня в голове «двоилось». С одной стороны казалось, что именно в эту покосившуюся хибару надо. А с другой — будто вторая часть далеко-далеко и бродит, зудит на пределе ощущений. Но меня ведь двое со спины тыкали? Вполне возможно, что так оно и есть.
Хорошо еще, что я два свитера напялил и брезентовую штормовку с вязаной шапочкой. Варежки толстые натянул. Сапоги на портянки. Поэтому осторожно разминался, чтобы не закоченеть, но даже почти не замерз. Ждал, когда стемнеет. И где-то часам к шести вечера придремывать начал. С часик кемарил, чтобы неожиданно для самого себя вздрогнуть и осторожно высунуть нос между крапивных прутьев. Идет кто-то. Нет — местные бродили, только к вечеру угомонились. Кто в магазин, кто на велосипеде
