А я не барских кровей, иду в ванную и пью из ладоней из-под крана.
Смотрю на себя в зеркало. Раскрасневшееся от духоты лицо, мешки под глазами, волосы чуть торчат. В глазах боль, губы в мелких покусах. И не скажешь, что несколько часов назад из хорошего спа. Сажусь на унитаз, нет не по определенным делам, а потому что стула нет рядом.
Хех, люблю я туалетные истории. В школе я иногда себя чувствовала Плаксой Миртл, которая жила в кабинке. Меня, конечно, никто не убивал, но пряталась я в этом месте регулярно. Я была не то что не популярной, а той, которую чморили все школьную жизнь. Потому что бабушка приходила разбираться с учителями из-за четверок. Ходила я в чужой одежде — не голая и ладно. А учителя косились, что мать меня добровольно по сути чужой женщине отдала. Вот и выгребала я за это всю жизнь. Изгой, именно этим словом меня можно охарактеризовать, поэтому мне не привыкать, когда относятся, как хотят или умеют. Училась я хорошо, читала много, пропадала в библиотеке. Поэтому и на филфак пошла, с книгами мечтала работать.
Сижу я, качаюсь из стороны в сторону. Боль в груди расширяется, появляется большая черная дыра. Говорят, если поплакать, то станет легче. Но как плакать? Искать слезливые фильмы или историю про Бима? Или стукнуться головой о притолку, чтобы больно было.
Сидеть стало неудобно. Пора перебираться в кровать. И не надо мне пижаму, вот прям так в свитере и термо лосинах.
Когда Лешка появился в моей жизни, я думала, что вот сейчас я стану человеком. Меня начнут любить. Любить! Не начали, наверное. Хотя ему благодарна, он нас с моей мамой сблизил, настоял, чтобы она была на свадьбе. Мама, конечно, повела себя странно. Вместо “привет, доченька. Я так тебе рада”, я услышала “ Что в подоле принесла? Или лошка нашла, который содержать тебя будет?” Потом шаг за шагом мы начали знакомиться заново. Я очень рада, что она есть у меня, и пусть пока с таким, не очень материнским отношением.
А, может, меня и правда не за что любить? Может, я вот тот мерзкий человек, который придумал себе себя хорошую, а я на деле, все видят кто я? Ну не может же мир вокруг ошибаться?
Набираю в чайник воды из-под крана, хочу чай. И есть хочу. А еще быть любимой и счастливой. Спать не хочу, может, что-то слезливое посмотреть. Вспоминаю, что телефон в сумочке или чемодане. В куртке его нет. Значит, надо забрать чемодан.
Открываю дверь. Передо мной чемодан. Оперевшись на стену напротив — дремлет Лешка.
Снова внутри больно. Меня в очередной раз предали.
— Лиль, не уходи от меня, пожалуйста, — кажется, что говорит в полудреме.
— Леш, потом поговорим. Иди к себе в номер, не позорься. Или к Инге под крылышко, думаю, она тебя ждет.
— Не дождется, — Лешка встает, делает шаг ко мне.
— Стоп. Я сегодня ночью одна, — затаскиваю чемодан. Его колеса перекручиваются — не едет, нужно тянуть. И закрываю дверь перед Лешкиным лицом.
Вспоминаю про чай. Нашла две маленьких кофейных чашки, интересно, зачем в одноместном номере, две чашки?
Гуглю, как пережить измену. О, это, оказывается, такая популярная тема, и буквально каждая вторая женщина проходит через это. И дальше способы отомщения. Повыдирать волосы сопернице. Ой нет, я до такого не опущусь. Я и зла то ей не желаю, бабуля мне неоднократно говорила “собака женского пола не захочет, кобель не вскочит”. Она не жертва, конечно, но счастья это ей тоже не приносит.
Второй вариант — напиться с подругами, громко петь в караоке про шальную императрицу, а потом названивать бывшему и рассказывать, какой он козел. У меня и бывшего то нет, Лешка единственный мужчина в моей жизни. И спиртное я не пью.
Кто-то предлагает найти нового мужика и отомстить с ним мужу на первом свидании. Что? Неужели кто-то так поступает.
Все варианты не подходят. Нужно что-то придумать свое. Сейчас я допью дурацкий чай и лягу спать. А завтра будь, что будет.
Глава 16. Лешка. И кому теперь верить?
— Самостоятельности она захотела, сука. Одноместный номер ей надо, — киплю, сжимаю кулаки, что больно. Ноги в тапочках замерзли, пальцев не чувствую. Как дебил стою в фойе.
Тихо, Леха, тихо. Ты здесь не на прогулке, а по работе. И сейчас своими эмоциями ты можешь все сломать.
Лилька забирает ключи от своего номера и уходит. А я, как дурак стою, смотрю по сторонам, чтобы никто ничего не увидел.
— Лиль, я чемодан сейчас принесу.
— Он нафиг не нужен. Можешь выбросить, — хочется крикнуть ей в спину: “Ты его за мои деньги покупала, что значит выбросить? И копейки в семью не принесла, чтобы вот так вещами раскидываться”.
Получаю свой ключ, нахрен он мне нужен, я прекрасно могу спать и в том номере, никакой брезгливости к нему у меня нет. Или пойти туда, где мне всегда рады.
Тащусь по ступенькам, тяну этот дебильный чемодан. Стучу в дверь, знаю, что Лилька сидит вот так же, только с обратной стороны двери.
Бросить все, уйти спать сейчас рискованно, если Лилька завыпендривается, то весь мой бизнес может пойти по одному месту. А мне оно надо?
Сел напротив двери, втыкаю в телефон. Жаль пива или чего покрепче нет, помогло бы скрасить ожидание. Где-то час так посидел. Слышу открывается дверь. Появляется Лилька, зареванная.
— Лиль, прости меня, пожалуйста, — волнуюсь, чтобы не доломать то, что и так хреново стоит.
— Леш, потом поговорим. Иди к себе в номер, не позорься. Или к Инге под крылышко, думаю, она тебя ждет.
Забирает чемодан и закрывает дверь.
Я офигеваю, что происходит? Куда делась моя кроткая Лилька? Та девушка, которая заглядывала в рот. Молилась на меня, теперь готова огрызнуться?
Во мне просыпается тот Лешка, которого она еще не знает — выбить ногой дверь, схватить ее загрудки и напомнить, кто в доме хозяин. Тварь!
Я терплю ее мамашу, которой она нафиг всю жизнь была не нужна. Но родственница же — полные пакеты продуктов, какая-то рассада и садовый инвентарь. И кто это все тащит — правильно, я. Ну уж нет, Лилечка, ты не сможешь испортить мне этот дурацкий ужин.
И что мне теперь всю ночь тут сидеть, я не сторожевой пес. Я прекрасно знаю, в каком номере меня ждут, выслушают и приласкают.
Номер триста семьдесят два.
Иду к Инге.
