подпускать меня к детям ближе, чем на пушечный выстрел. До этого момента я уже успела стать в некотором роде экспертом.
— Даже не собиралась, — встреваю я.
Исольда хмыкает:
— Ну разумеется. — Она откладывает вилку и руками сует в рот пирожное. — Мами беспокоилась, что станет с ее второй дочерью, и потому решила самостоятельно меня найти. На поиски она отправилась ночью — зная, что иначе Папа постарается ее остановить. Она три дня шла по лесу, примотав тебя к своей груди.
Чертоги фейри вплетены в наш мир, они лежат слоями полотна, на которых гобеленовыми нитями переплетаются жизни. В определенных точках эти нити прошивают несколько миров сразу. Некоторые полотна изъедены дырами, позволяющими легко проскальзывать между мирами. Мами отправилась в лес, расположенный вдоль южной границы нашего города. В целом — довольно безопасный, если не сходить с тропы. Поговаривали, что в чаще леса можно было внезапно провалиться из мира человеческого в мир фейри, даже не заметив этого, пока не станет слишком поздно.
Каждый год мама рассказывала нам эту историю.
И каждый год она отказывалась признаваться, что именно увидела в том лесу.
— И три ночи, — добавляю я.
— Я как раз собиралась об этом упомянуть. Может, сама будешь рассказывать?
Я лениво болтаю ногами в воздухе. Ветерок доносит со стоянки запах горящего костра и отзвуки смеха. Я вроде бы успокаиваюсь.
— Нет, давай лучше ты.
— Она, наверное, шла с таким видом — ну, ты знаешь, какое лицо она умеет делать. — Лицо Исольды вытягивается в почти утрированной маминой гримасе «Ты сама отлично знаешь, что натворила».
Я смеюсь:
— Знаю, я же попадалась из-за твоих шалостей.
Исольда игнорирует мою ремарку.
— Значит, оказалось, что это одинаково действует и на пятилеток, и на двор фейри.
Улыбка медленно сползает с моего лица.
Технически, мир фейри делится на две части: одной правит Благой Двор, в этом мире царят радость, порядок и галантность, вечное лето и зелень дубрав; другая же подчинена Неблагому Двору, погрязшему в хаосе и борьбе за власть. Они — не добро и не зло, потому что все фейри сосредоточены в первую очередь на себе самих. Но те смертные, которым удалось выжить при Благом Дворе, хотя бы потом слагают о нем песни и стихи.
Как наша мама. Она никогда не говорила, куда именно попала, но похоже, что именно в Благой Двор. В конце концов, она не просто оттуда вернулась — она вернулась именно с тем, за чем туда пришла.
— Она проявила такую поразительную настойчивость, что это растрогало фейри, так что они пошли на небольшую уступку и предложили ей… — Исольда дошла до самой главной части рассказа. — …«Выбирай одного ребенка. Один — твой, один — от фейри. Ты уйдешь отсюда с тем, которого выберешь сама. Так что будь внимательна».
Я закрываю глаза, воображаю происходящее. Мами стоит перед толпой фейри, ее глаза горят праведным гневом, а они ждут ее решения.
И наша мама, ни секунды не колеблясь, достала нас обеих из сплетенных фейри колыбелек и нежно прижала к себе своих новорожденных дочерей.
— А потом она спокойно и тихо сказала: «Я пришла забрать у вас свою дочь. Но я не соглашалась отдать вам ту, которую удочерила». Отличное пирожное, Сили.
Исольда делает паузу, чтобы откусить еще кусочек. Я слегка ее бодаю.
— Да, да. Рассказывай дальше!
— Не командуй, — ворчит она, но продолжает: — Она не смотрела в их сияющие глаза, не ждала позволения. Она просто развернулась и пошла прочь, понимая, что лучше не оборачиваться. И принесла нас домой.
Я улыбаюсь.
— А Папа уже места себе не находил. Он настолько обрадовался, что она вернулась, что чуть не задушил нас всех в объятиях. — Голос Исольды смягчается. — Потом он подхватил тебя на руки, прижал к себе. Они осмотрели нас обеих и решили, что мы — идеал.
Я представила нас в младенчестве. Представила, что я — идеал. Нас двоих — со складочками, с пухлыми щечками, с папиными темными вихрами, на руках у родителей, рядом, вместе, в своем родном месте.
— Папа до этого момента не осознавал — потому что нехватка сна его измучила, — но, взяв тебя на руки, он понял, что нашей семье чего-то не хватало. И именно ты закрыла эту брешь.
У меня в горле собирается комок, мешает дышать, никак не проглатывается. В уголках глаз скапливаются слезы. Я разворачиваюсь и заглядываю сестре прямо в глаза.
— С днем рождения, Исольда.
Она смотрит на меня и отвечает:
— С днем рождения, Сили.
По моему лицу бежит слезинка. Я смущенно стираю ее.
— Прости, я…
Я просто так сильно по ним скучаю.
Слова снова застревают в горле.
— Знаю, — шепчет Исольда и обнимает меня. — Я тоже.
У меня ручьем выплескиваются слезы и течет из носа. Я всхлипываю.
— О! — Ее лицо расплывается в дурацкой ухмылке, как будто она придумала, чем высушить этот водопад — не знаю, образно или буквально. — На, вытри.
Она вытаскивает из кармана шелковый платочек, которого я у нее прежде не видела.
— Когда я его стащила, он точно был чистый.
Смеясь сквозь слезы, я принимаю платок и вытираю лицо.
— Исольда?
Она только что запихнула в рот последний кусок пирожного, отставила тарелку и теперь слизывает мед с пальцев.
— М-м-м?
— Думаешь, у нас получится? Начать все сначала… семьей.
Исольда мгновенно преображается — сама собранность, решительность, строгость статуи, взгляд куда-то мимо меня.
— Да, — тихо говорит она и на этот раз не смотрит мне в глаза, потом тянет ко мне руку. — Дай посмотреть.
Я показываю ей ладонь. Стрелка
