мороз по коже! Откуда вы вообще знаете, что я ваша племянница? Может мы даже не родня? — со всей силы ударила в широкую мужскую грудь, развернулась на каблуках, откинула мокреющие пряди волос назад и, застучав каблуками, направилась к остановке. Больше не хотелось ни наследства, ни красивого дома Мороза старшего, ни новой родни. Главное быть подальше от самодовольной вечно недовольной физиономии псевдодядюшки и его двусмысленных голодных взглядов.
Удивительно, но никто меня не остановил, и до остановки я дошла, уже немного успокоившись. Наверняка, этот гад решил, что мне есть, что скрывать, раз не пошла к врачу. Пусть думает, что хочет!
Он не имел никакого морального права так отвратительно себя вести! Он меня унизил! До самой земли опустил!
Сидя в автобусе и провожая взглядом медицинский центр, я безуспешно вытирала льющиеся из глаз слезы. Внутри всё горело от стыда и обиды на человека, который вместо того, чтобы помочь, ежедневно смешивал меня с грязью. Пусть лучше в бедности и в долгах, чем с таким козлом под одной крышей.
Занятия в этот день прошли как в тумане. Постепенно гнев отступил, и на смену ему пришло понимание, что мне действительно некуда идти. В общежие уже приходили коллекторы, значит туда дорога закрыта. Нужно было срочно искать ночлег, а ещё деньги на жизнь. Поскольку комната была еще закреплена за мной, я вернулась в общежитие.
— Явилась? — встретила меня зареванная соседка по кроватям Ульяна.
— Что случилось?
— Смотри! Это твоя вина! — заверещала она и встала под тусклый желтый свет лампы.
Я охнула и зажала рот рукой. При ближайшем рассмотрении правая сторона лица Ульяны представляла собой сплошной кровоподтек. Создавалось впечатление, что кто-то большой и сильный схватил девушку за загривок и со всей силы протер её щекой асфальт.
— Опять те амбалы приходили. Искали тебя. Я говорила, что ничего не знаю, но они не поверили и один из них ударил меня. Они, вернутся, Ксюша! Я обращусь в полицию! — Ульяна поморщилась и схватилась за пораженный участок кожи, а потом отдала мне клочок бумаги с каким-то телефонным номером, — сказали передать тебе.
Всю ночь я не сомкнула глаз, переодически вздрагивая от тихих стонов соседки по комнате, а утром, еще до её пробуждения, собрала оставшиеся вещи и покинула общежитие.
Внешне я выглядела спокойной, но внутренне металась от малодушного возвращения к Морозову до храброго гордого появления перед кредиторами. Возможно, терзания длились бы и дальше, если бы возле входа в университет я не заметила бы двух амбалов, которые оставливали моих однокурсников и о чем-то их спрашивали. Нужно ли говорить о том, как застучало мое испуганное сердце?
Они ведь не пощадят. У Токуева разговор короткий: бордель, а может и на органы… Вдруг Морозовский особняк показался мне самым безопасным местом в мире, а сам Роман Сергеевич хоть и вредным, но далеко не самым ужасным мужчиной. Подмаешь, требует ужин и подтянуть учёбу? Подумаешь, воспитывает и тащит к гинекологу? Обидно, но вполне терпимо.
Чувствуя, как от унижения и безвыходности краснеют щёки, я прошмыгнула внутрь, скрываемая толпой студентов и спряталась в раздевалке. После чего быстро набрала номер Морозова.
— Слушаю, — раздался бархатный мужской баритон из динамика.
— Роман Сергеевич, я была не права. Заберёте меня сейчас из университета? Здесь коллекторы и, кажется, они ищут меня….
Ответа не последовало, но злость и раздражение моего псевдородственника ощущалось буквально на физическом уровне. Наконец, гнетущая тишина была нарушена его коротким "жди", и вызов завершился.
За те полчаса, в которые я сидела в раздевалке и ревела, вся жизнь пронеслась перед глазами. Что, если Морозовского влияния не хватит, чтобы договориться? Вдруг ему выгоднее отдать меня коллекторам?
Тогда я ещё не знала, что после моего звонка три миллиона были полностью оплачены Токуеву. Только вот наследства я ещё не получила, поэтому теперь стала должницей Романа Сергеевича. О чём вечером мне пришлось написать расписку.
— Это чтобы ты понимала, что я благотворительностью не занимаюсь, — нарочито ласково протянул нависший сверху Морозов и указал на место для числа и подписи, под уже проставленными печатями нотариуса.
Хотелось скомкать и заткнуть ему эту бумажку глубоко в глотку, но силы были явно не равны, да и выхода у меня не было. Сменился кредитор, а положение осталось прежним — хуже некуда.
— Умница, — удовлетворенно пробормотал Морозов и вырвал расписку из моих рук, после чего убрал её в какую-то папку. Теперь он заметно повесел и впервые за всю неделю нашего знакомства казался расслабленным и спокойным. Неужели его так порадовало то, что я на крючке?
— Завтра едем к врачу, и чтобы без закидонов. И еще, теперь о каждом своем шаге докладываешь по телефону. Поняла?
— Это, чтобы пойти погулять, нужно спрашиваться? — ещё не до конца понимая, в какой капкан попала, прошелестела я
— Да. И если я не разрешаю, то сидишь дома. И еще, будешь хамить — получишь ремня. Уяснила?
После услышанного я какое-то время сидела молча и пыталась сообразить, как угодила в силки, поставленные Морозовым. Из прострации меня вырвал нетерпеливый окрик:
— Оксана, я не слышу ответа. Уяснила?
— Да, Роман Сергеевич, — борясь с выступившими слезами промычала я.
— Умница. А теперь ужин и за учебники.
* * *
К моему полному удивлению на следующий день Морозов тоже сдал кровь, хотя и выглядел при этом так, словно готов разорвать меня на мелкие кусочки.
Око за око, Роман Сергеевич, — мстительно подумала я, хотя всё еще пребывала в шоке от осознания того, в какое безвыходное положение попала.
К счастью, на прием к врачу я пошла одна. Мы очень мило побеседовали с гинекологом и ввиду ситуации она ограничилась обычным осмотром, а затем удовлетворенно закивала:
— Прекрасно. Не понимаю зачем вы сдавали столько анализов, если совершенно не живете половой жизнью.
— А вы это моему дяде скажите, — ответила я, и поблагодарив, доктора, вышла в коридор.
Я честно пыталась держаться и все еще хотела доказать этому козлу, что невинна, но когда он вышел от моего гинеколога с выражением полного шока на своей красивой физиономии, все равно стало тошно. Внутри было ощущение того, что он влез мне в самую душу и потоптался по самому сокровенному — чести, которую я так хранила. Какое он вообще имел право? Мне девятнадцать, а не четырнадцать!
— Вы довольны, Роман Сергеевич? — спросила я, задрав голову и посмотрев прямо в янтарные глаза, когда мы оказались в машине.
— Ксюша, почему ты сразу не сказала? — впервые замялся он, видимо, не совсем понимая, как теперь со мной обсуждать
