пять езды. Шел очень сильный дождь, но все же я добрался относительно быстро. У меня мелькнула мысль, что, возможно, у дяди аллергическая реакция. Я знал, что у него аллергия на шерсть, а в это время он как раз стриг овец. Медицинский термин для его состояния – гиперчувствительный пневмонит, воспаление легких, более известное как «фермерское легкое».
Конечно, человеку, страдающему аллергией на шерсть, неразумно разводить овец, но так он добывал средства к существованию. Он прожил на этой ферме всю свою жизнь и любил ее. Он постарался свести к минимуму контакты с шерстью, насколько мог, и нанимал стригалей для работы с овцами. Но, полагаю, он проверял их время от времени, а даже недолгий контакт мог вызвать проблемы. Семейный врач предупреждал его, советуя держаться подальше от шерсти.
Стоило мне войти и взглянуть на дядю, как я понял: дело плохо. Ему очень, очень не хватало воздуха. Сам процесс дыхания требовал серьезных усилий, которые утомляли его. Иногда дышать бывает так трудно, что вы и впрямь тратите больше кислорода в процессе, чем поступает в легкие. Дядя уже начал путаться в происходящем и не мог закончить мысль. Плохой признак. Если бы я ничего не предпринял, долго бы он не протянул. Человек, которому было всего шестьдесят три или шестьдесят четыре года, умирал.
Обратиться за помощью было не к кому. В городе работал врач, но ни с чем подобным он бы в принципе не справился. Я только что закончил учебу, и мне пришло в голову, что это как раз задача для анестезиолога. Я предложил отвезти дядю в больницу. Но, когда мы добрались туда, я увидел, что это типичная сельская больница, не получающая достаточных ресурсов. Между тем ему становилось все хуже. Легкие наполнились жидкостью. Становилось все яснее и яснее, что он не переживет эту ночь – настолько он был болен.
Единственное, чем я мог помочь, – это доставить его в маленькую операционную, дать успокоительное и ввести дыхательную трубку, чтобы воздух попал в легкие.
Я вставил трубку, но аппарата искусственной вентиляции легких в больнице не нашлось. Мне предстояло поддерживать дыхание вручную с помощью механического устройства под названием «мешок Амбу». Прикрепляешь специальный мешок к дыхательной трубке, а затем сжимаешь его, чтобы протолкнуть воздух в легкие пациента. И продолжаешь дальше эти ритмичные действия.
Пришел врач, живший неподалеку. Случай был ему не по зубам, но он сумел дозвониться в больницу Блумфонтейна. Это город с населением около полумиллиона человек, так что больница там хорошо оборудована. Все согласились, что единственный наш шанс состоит вот в чем: мы помещаем пациента в машину скорой помощи, и я «дышу за него» до самого Блумфонтейна, до которого около трех с половиной часов езды.
Местная машина скорой помощи не была оборудована для реальных чрезвычайных ситуаций. В ней были носилки – и все. Но мы положили дядю в машину, следом впрыгнула медсестра, чтобы помочь, и мы двинулись в путь. Я поставил капельницу, чтобы немного помочь сердцу, и продолжил сжимать мешок. Сжимать. Сжимать.
Где-то через час мы остановились в городке Аливал-Норт. Там нашлась маленькая больница, где тоже не было ИВЛ, но нам дали монитор, чтобы я мог внимательнее следить за состоянием пациента. До Блумфонтейна оставалось еще два с половиной часа пути. Сжимать. Сжимать.
К тому времени, как мы добрались туда (в два ночи), мне казалось, что мы провели в дороге все шесть часов. Нас ждали – дядю немедленно подключили к нормальному аппарату ИВЛ. Мы снова сели в машину скорой помощи и вернулись домой как раз к восходу солнца. Дядя провел на аппарате ИВЛ следующие четыре или пять дней. Затем воспаление легких пошло на спад, и дыхательную трубку извлекли. Он выжил.
Моя специальность подарила мне возможность спасти его жизнь, за что я благодарен. Я оказался в нужном месте в нужное время. Это невероятно. Если бы меня там не было, все действовали бы по принципу «хватай и беги»: дядю положили бы в машину скорой помощи и помчались в большую больницу. Не думаю, что он пережил бы поездку.
Я считаю, что быть врачом – это призвание и привилегия. Я твердо убежден, что мы не должны принимать это как должное. Надо не только брать у общества, но и что-то возвращать ему. На мой взгляд, врачи иногда слишком много жалуются и слишком много думают о деньгах. Но дело не только в деньгах.
Больше всего я наслаждаюсь работой, когда на мне лежит ответственность, когда передо мной встают незнакомые задачи и когда есть куда расти. Именно это я люблю в своей работе. В тот далекий день я помогал тому, кто был мне почти как отец. Но я оставался спокоен. Я следовал сценарию, который столько раз отработал за годы учебы, что и впрямь чувствовал себя спокойно и уверенно.
По сей день дядя отмечает годовщину той ночи. Когда мы видимся, он говорит: «Прошло пять лет… Прошло уже шесть лет… Прошло уже десять лет». Каждый год. Мне удалось его вытащить, и теперь ему за восемьдесят. Это был прекрасный момент – момент, который заставил меня по-настоящему гордиться тем, что я врач.
11
Падающие звезды. Аджанта Джаябаратхан
Долгая карьера практикующего врача означает взаимодействие с тысячами пациентов, и каждая встреча может оказать огромное, личное, долгосрочное влияние на врача.
Аджанта Джаябаратхан вместе с семьей переехала в Канаду из Индии, когда была подростком. Сейчас она работает семейным врачом в Галифаксе и успела принять буквально тысячи пациентов. Но в момент, которым она как врач гордится больше всего, поблизости не было ни одного пациента, хотя именно пациенты оставались для нее в приоритете.
Фото предоставлено Collaborative Family Healthcare Association
Я училась на врача в Онтарио, но ко времени, когда пришла пора поступать в ординатуру, я еще не вполне решила, каким именно врачом хочу быть. Когда получаешь медицинское образование, буквально все вокруг превозносят узких специалистов. Если хочешь чего-то добиться, если для тебя жизненно важно подняться на вершину и стать лучшим из лучших, то стать семейным врачом – почему-то верный способ лишиться такой перспективы. И я подумывала о чем-нибудь вроде офтальмологии. Или нейрохирургии. Мне на самом деле нравились эти специальности. Но я была чересчур сосредоточена на карьере и том мире, который медицина открывает перед нами.
Единственное, что я знала о своей будущей специальности: она должна позволять мне быть рядом с пациентами.
