добрались. Рассудок выключился вдруг совершенно. Один инстинкт работал.
Пока спешили к деревне, мешок потеряли. Пришлось Слободкину с Кузей снимать с себя гимнастерки. Набили их картошкой и только тогда, вконец измученные, побрели в лес.
Там парни долго отлеживались, пытаясь грызть сырую картошку. А Инна за кустами потихоньку от них собирала сухие валежины.
— Давайте все-таки распалим огонь, — сказала она, возвратясь с охапкой хвороста, — что поделаешь. Или с голоду помрем, или повоюем еще.
Разожгли. Сухие дрова не давали дыма.
Дожидаться, пока испечется картошка, не хватило терпения. Выхватывали из огня черные, раскаленные картофелины и, обжигаясь, заглатывали их, почти не разжевывая.
Наелись, заснули, забыв обо всем. Спали долго, никто не знает в точности сколько. Солнце вернулось на прежнее место, когда Кузя открыл глаза. Он огляделся вокруг, поежился со сна, заговорил сам с собой:
— Одно из двух: или полчасика сыпанули только, или целые сутки отмерили.
— Полчасика, — ответил Слободкин спросонья.
Кузя запустил руку в золу костра:
— Не-ет, тут не полчасиком пахнет. Все выстудило давно. Подъем, братцы!
Они выгребли из золы всю оставшуюся от вчерашнего пиршества картошку, стали есть уже не спеша, переговариваясь.
— Во-первых, надо связаться с местным населением, — рассуждал Кузя. — Больной старик не в счет, он плохой нам помощник. Во-вторых, необходимо как можно скорей напасть на след бригады. После того боя, возможно, рассредоточились, но потом все равно будет общий сбор. Обязательно. Где? Все это мы разведать должны и — скорее, скорее к своим! География у нас теперь в кармане. — Кузя расстегнул кнопку планшета, в руках его зашелестели карты всех цветов и масштабов. Он ткнул пальцем в оказавшуюся среди них политическую карту Европы и прочитал:
— Могилев, Рогачев, Борисов… Все разобрать можно.
— Ты совсем немцем заделался, — сказал Слободкин.
— Нужда заставляет. А знаете, братцы, какое счастье я вчера испытал?
— Ну?
— Немца мы не просто сбили — немецкими автоматами! Это многого стоит. От своего же оружия сгинул. А? Я даже хотел ткнуть ему автомат в нос, чтоб понял…
— Ну и надо было, — перебил его Слободкин.
— Гуманность заела. Дурацкая наша, русская.
— По-гуманному можно с людьми, — вздохнула Инна. — Этот зверем пришел.
— Бить их надо, — согласился Кузя.
— Убивать.
Кузя снова склонился над картой:
— Кричев, Шклов, Чернигов…
— А Клинск? А Песковичи? — перебил Слободкин.
— Гомель где? — спросила Инна. — Есть Гомель?
— Гомель! — Кузя остановил черный от огня и картошки палец на пересечении узких линий. — А вот Клинска и Песковичей что-то не видно.
Они стали вместе шарить по карте и от волнения долго не могли найти ни того, ни другого. Отыскав, успокоились.
— А в общем, ощущение у меня все равно самое скверное, — вздохнул Кузя.
— Что такое?
— Не могу этого точно еще передать. Сами подумайте: карта нашей земли по-немецки заговорила уже… Я вдруг представил себе: входят они в города, меняют названия на свой лад и этих городов, и улиц, и площадей. И Чернигов уже не Чернигов, а Чернигоф, Могилеф, Рогачеф, Борисоф — тут так и написано. Читайте! — Он брезгливо отбросил карту.
— Ну это зря уже, — сказала Инна. — При чем тут карта?
— Очень даже при чем, — стоял на своем Кузя. — На цвет обратили внимание?
— На что?
— На цвет! — рассердился Кузя. — И себя и нас одной краской…
Слободкин с Инной наклонились над картой и увидели: фиолетовая муть растекалась по всей Белоруссии до самого края листа…
— Теперь понятно? — спросил Кузя.
— Теперь да, — Инна наподдала ногой карту, потом нагнулась, чтобы порвать ее вовсе и тем отвести душу, но Кузя остановил девушку:
— И все-таки спокойствие прежде всего. Придет время, порвем, спалим даже, чтобы клочка от нее не осталось. А сейчас…
Он взял из рук Инны карту, распрямил ее на земле, и снова черный палец его зашуршал по складкам бумаги:
— Мы вот здесь приблизительно. Или вот здесь…
— Так где же? Здесь или здесь?
— Вы меня спрашиваете?
— Конечно, ты за командира у нас.
— Глупости. Какой из меня командир? Давайте думать вместе. Главное сейчас — определиться. Какой сегодня день?
Слободкин и Инна пожали плечами.
— То-то! Серьезные все вопросы. Счет верстам и дням потеряли. Не годится так. Ну-ка, прикинем: началось в воскресенье.
— В воскресенье.
— Воскресенье — раз. Понедельник — два. Вторник — три. Среда — четыре. Четверг — пять… Так, что ли?
— У нас началось в субботу, — сказала Инна. — Я спала после дежурства, и вдруг…
— Мы все спали, но это было раннее утро воскресного дня.
— Как хотите, но у нас началось именно в субботу. В субботу поздно вечером.
— Ну ладно, не будем спорить из-за одного дня. Итак, сегодня что у нас? Пятница? Суббота? Или…
— Я не знаю, — сказала Инна. — У меня давно уже все перепуталось.
— И у меня, — сознался Слободкин.
— Честно говоря, у меня тоже, — вздохнул Кузя. — Допустим, сегодня ровно неделя.
— Суббота, значит? — спросила Инна.
— Я и так уже сбился, — осуждающе поглядел на нее Кузя. — Ну ладно, пусть будет суббота.
Они спорили еще долго, пока окончательно не перемешали все дни и числа.
— А все-таки у страха глаза велики, — вдруг мрачно сказал Кузя.
— О чем это ты? — не понял его Слободкин.
— Не о чем, а о ком. О нас с вами. Только с перепугу можно стать такими простофилями, как мы. В деревне были?
— Были.
— Как она называется? Даже этого не узнали.
— У старика-то?
— Хотя бы.
— Да он…
— «Да он, да он»! Чудики мы, вот и все. Придется еще раз судьбу испробовать. Так и надо таким разиням.
— Это ты кого так? — спросил Слободкин.
— Не ее же, конечно, — он сердито кивнул на Инну, — наше соображенье с тобой где?
— Да-а… простое ведь совсем дело. Я согласен идти еще раз.
— Я сам схожу, — тоном, не терпящим возражений, сказал Кузя. — И сейчас же.
— Ты с ума сошел! Сейчас ни в коем случае.
— Нет, нет, только сейчас. Нельзя больше терять ни минуты.
Он ушел, тяжело хромая.
Казалось, его не будет целую вечность. Слободкин и Инна приуныли, приготовились ждать до вечера. Но примерно через час зашуршали сухие листья под ногами Кузи, и он предстал пред глазами друзей — сияющий и счастливый.
— Собирайтесь!
— Что такое?..
— Собирайтесь, вам говорят. Своих нашел!
Слободкин и Инна заспешили за Кузей. Скоро они оказались на поляне, посредине которой сидела старуха — такая же древняя, как тот старик в деревне. Перед старухой стояла корзина, полная грибов.
Подошли поближе, заговорили:
— Здравствуйте, бабушка.
Она поглядела очень спокойно, но недоверчиво, прошамкала:
— Вам кого? Своих, что ли?
— Своих, бабушка.
— А где свои-то? Своих нету давно.
— И в
