не спеша, — пятнадцать минут, а если бежать — десять. Таким образом, в том случае если Фролов действительно находился около трупа старика десять минут, как он сам говорит, ему и вправду надо было бежать, и тогда время его прихода совпадает с тем, которое назвал Ромашов и которое зафиксировал Соловьев. Но есть и другая возможность. Исходя из посылок Соловьева, Фролову нечего было делать целых десять минут у трупа Евгения Адольфовича, которого он убил час назад. Поэтому и бежать ему было незачем. Он только закрыл мастерскую и спокойно отправился к Ромашову. В логике моему коллеге не откажешь.
Из каких соображений Фролов не явился сразу в милицию — сказать трудно; но, очевидно, и в этом при желании можно найти смысл. Например, Ромашов в дальнейшем, давая показания по существу, заодно даст на него, Фролова, положительную характеристику (так оно и случилось), а характеристика работника милиции — не пустяк. Могло быть еще проще: Фролов решил отрепетировать на Ромашове, как себя вести в отделении милиции.
В пользу Геннадия Михайловича говорит только тот факт, что Ромашов засвидетельствовал учащенное дыхание и возбужденное состояние Фролова в тот момент, когда он прибежал к нему домой. Но и на этот счет Соловьев вполне резонно рассуждает так: дыхание Фролова сбилось не от быстрого бега, а оттого, что на пятый этаж, где находится квартира Ромашова, ведет крутая лестница. Что касается взволнованности, то она объясняется еще проще: Фролов, несомненно, волновался, так как сообщал работнику милиции о совершенном в его мастерской преступлении. Надо лишь иметь в виду нюанс — преступление совершил он сам. Достойно внимания и то обстоятельство, что до седьмого января Фролов, по его же собственным словам, ни разу не оставлял Евгения Адольфовича в мастерской одного. Почему же в этот день он сделал исключение? Мало того, и сам Прус ни разу не высказывал желания остаться в мастерской в отсутствие хозяина. Почему? Этот последний факт кажется мне более красноречивым, чем все остальные доводы против Геннадия Михайловича.
Не могу не отдать должного коллеге Соловьеву. Имея на руках серьезные косвенные улики против Фролова, выстроив стройную версию, он остался до конца объективным и хладнокровным: написал постановление о приостановлении следствия. Другой, менее взыскательный, на его месте мог поддаться соблазну, и никто не стал бы ставить это ему в вину: было бы написано престижное обвинительное заключение, и суд вернул бы дело на доследование.
Данные, собранные нашими предшественниками по делу Пруса, не в упрек им будет сказано, похожи на проекцию, когда пространственная фигура становится такой же плоской, как и поверхность, на которую она проецируется. Сегодняшний день дал немного нового, но чего не отнять — и Прус и Фролов стали выпуклее, четче, стали для меня реальными, живыми людьми.
Непосредственно перед смертью Евгений Адольфович ездил в Новороссийск и провел там около двух месяцев. Соловьев наводил справки и выяснил довольно заурядную историю: Прус остановился на квартире у одинокой женщины, совершал прогулки по городу. Через три недели у него из кармана плаща украли деньги, о чем он тотчас заявил в милицию. После этого ежедневно по нескольку раз справлялся о поисках. Деньги не нашли. Он уехал обратно. Этой историей стоит заняться более тщательно. В Новороссийск уже выехал Сотниченко. На него можно положиться: он выжмет из новороссийской истории все, что только возможно.
Но и здесь, на месте, достаточно объектов для пристального внимания. Логвинов занялся тем периодом жизни Пруса, когда тот работал настройщиком музыкальных инструментов. Кроме того, Обухова сегодня намекнула мне, что следовало бы допросить ее дочь — внучку Евгения Адольфовича. Что это, маневр, смысл которого пока трудно понять? Елена Евгеньевна способна на эксцентрические выходки — это очевидно. Наследственность тут ни при чем, но, сдается мне, что у нее с отцом гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. В любом случае встретиться с Татьяной Обуховой надо. Соловьев ее не допрашивал. Да и я не подумал бы о ней.
Что еще? Ах, да! Арбузова, Арбузова, Арбузова…
Уже поздняя ночь… Луна высвечивает края серых кучевых облаков. Не хватает искрящейся дорожки на воде. Мысленно восполняю этот пробел — пририсовываю справа и слева несколько высоких, стройных кипарисов, пальмы, свежевыбеленную лестницу, пузатые столбики балюстрады и в середину помещаю темное переливающееся море с барашками волн, луной и огоньками парохода на горизонте. Получается живописно, совсем как на пресловутых ковриках с лебедями и русалками. Что делать — я не обладаю тонким вкусом. Дочь не раз говорила мне, что я безнадежен, и, кажется, она права.
Я сижу у стола лицом к окну, выходящему на пустырь за домом. Сиротливо чернеют рамы футбольных ворот, грибки и качели на детской площадке. Секундная стрелка со спринтерской скоростью обегает циферблат, за ней медленно тянется минутная, похожая на знающего себе цену марафонца.
В обступившей меня тишине слышу дыхание дочери. Оленька по-детски посапывает во сне, и меня тоже начинает клонить в сон. Что ей снится? Институт? Друзья? А может быть, мама?.. Ничего, скоро она вернется из отпуска, и закончится моя холостая жизнь…
Неизвестность раздражает. Ощущение такое, словно где-то рядом притаился преступник. Например, за нарисованным мною кипарисом. Он ждет, какое решение я приму, читает каждую мою мысль. Понимаю, что глупо, но, видимо, мне не избавиться от этого сюрреалистического видения. В таком случае, на сегодня хватит: будем считать, что он потерял время зря — пусть любуется антихудожественным видом на море, а я тем временем лягу спать.
Прав был прокурор, когда однажды сказал, что у меня слишком живое воображение…
2.
Оперативная запись
Врач: Гражданка Арбузова впервые находится у нас на излечении. Поступила в конце февраля. Если надо, я уточню дату.
Скаргин: Не надо. Я знаю.
Врач: Первоначальный диагноз «хронический алкоголизм» подтвердился. Курс общего оздоровления организма проводится, но случай довольно тяжелый, и, чтобы предупредить дальнейшее развитие болезни и тяжелые последствия, мы проводим сеансы психотерапии. Арбузова выйдет от нас совершенно здоровый — можете быть уверены. Однако это произойдет не очень скоро.
Скаргин: А сейчас в каком она состоянии?
Врач: Ярко выраженный астенический синдром. Оставаясь вменяемой, она недостаточно критически воспринимает окружающих, свое собственное положение — нервная система подорвана болезнью. Ее мозг буквально отравлен систематическим употреблением алкоголя, к тому же возраст отнюдь не способствует
