или уже о чем-то другом…
Обычно в такой момент я бы сказал что-нибудь нежное и кокетливое, но слова застревают у меня в горле, поэтому бормочу что-то глупое о соломинках, прежде чем показать Джой остальную часть ресторана, пообещав, что завтра проведу для нее экспресс-курс по пирогам Мерили, так как вечерний ажиотаж приближается… как и буря чувств, с
которыми я не знаю, что делать.
Следующие несколько часов проходят как в тумане: мы с Джой работаем за прилавком. Нико бегает между кухней, столовой и посудомоечной машиной. Мама работает за кассовым аппаратом. Папа, как обычно, наблюдает и складывает коробки. В какой-то момент кто-то переключает радио на рождественскую станцию, в общем вечер пролетает незаметно.
Трудно сосредоточиться, когда Джой заставляет мою голову кружиться, из-за вопросов, которые, кажется, плавают в ее прекрасных глазах и из-за маленьких намеков на ее истинную личность, которые она показывает, когда общается с кем-то, кроме меня.
Как будто Фрэнки загрязнила ее сознание рассказами о моих романах, настроив девушку против меня, или, может быть, она просто стесняется.
Когда, наконец, ажиотаж стихает, я показываю Джой заключительную часть работы. Отрываю упаковку пластиковых крышек от стаканчиков. Щеки девушки розовеют, ее взгляд перебегает с моего лица на руки.
Отвлекаюсь на то, что это может означать, и крышки вылетают из упаковки, как из пушки, и разлетаются повсюду — напоминание о лавине из стаканчиков и случайном поцелуе в кладовке.
Мы оба наклоняемся, чтобы поднять их, и сталкиваемся головами.
Я вскакиваю и тянусь к Джой, нежно прижимая руку к ее спине.
— Прости. Ты в порядке? Эта все моя огромная голова…
Она потирает лоб, а потом смеется.
— У тебя не такая уж огромная голова. Это был просто маленький любовный шлепок.
Я поднимаю брови.
Девушка сжимает губы и смотрит в пол, щеки заливаются краской.
— Ну, знаешь, я ведь Джей Лав.
Я хихикаю.
— Мы вышьем на твоем фартуке твое имя поп-звезды.
Любовь. Это слово застряло у меня в горле.
Я помогаю Джой подняться на ноги, и по какой-то причине меня охватывает радостное возбуждение, когда приходит моя мама пожелать ей спокойной ночи.
— Джой, я так рада была снова тебя видеть.
— Взаимно, миссис Коста.
Мама целует ее в обе щеки.
— Марко, ты ведь помнишь Джой?
Папа кивает.
— Лучшую подругу Фрэнки? Конечно. Она архитектор. — Он говорит с гордостью и начинает что-то рассказывать о здании на Восточной Шестнадцатой улице, но мама прерывает его.
— Мы так рады, что ты здесь, bella10. — Она поворачивается ко мне. — Джио, почему ни одна из тех девушек, которых ты приводил домой, не могла быть похожа на нашу Джой? Хорошо, что ты не связал себя узами брака с той, которая не хотела детей. Как ее звали? А потом была та, которая не хотела разговаривать с твоими братьями и сестрой.
— Малия? — Папа неодобрительно хмыкает.
Вообще-то Нора, но я не поправляю его.
— О, и давайте не будем забывать о той, которую Фрэнки называла «невестой Вейдера». — Мама с отвращением качает головой. Мария Коста никогда не упускает возможности покритиковать мои неудачные отношения, как будто это исправит все, что со мной не так.
— Мама, — начинаю я, но тут на мой телефон приходит сообщение.
— Мне нужно забрать у тебя эту штуку? Манеры. — Она поворачивается к Джой. — Пожалуйста, присоединяйтесь к нам на Рождество. Мы впервые празднуем Рождество в Хоук-Ридж-Холлоу, и будем рады видеть тебя с мамой.
— Это было бы замечательно, миссис Коста. Позвольте мне поговорить с мамой. Похоже, она бросила меня, чтобы пройтись по магазинам.
Моя мама смеется.
— Джио может отвезти тебя домой, верно?
Я киваю, потому что правильный ответ на все, что говорит моя мама, — «да».
— Спасибо и за приглашение на ужин. Не знаю, упоминала ли об этом Фрэнки, но проблема в том, что мне нельзя есть глютен. Несколько месяцев назад я узнала, что у меня непереносимость. — У Джой дрожат губы, как будто она вот-вот заплачет.
Я бы тоже плакал, если бы не мог есть чесночный хлеб от Марии Косты.
Моя мама качает головой, словно говоря, что привлечет Господа к этому печальному факту, если понадобится.
— Мы найдем выход, — говорит она, взяв Джой за обе руки.
— Спасибо за помощь, — говорю я родителям, с нетерпением ожидая, когда они уйдут, чтобы не смущали меня.
— Конечно, это и значит быть семьей. И я бы хотела, чтобы она росла, — многозначительно говорит мама, когда они, шаркая, выходят на улицу.
Я закрываю за ними дверь и переворачиваю табличку с надписью «Закрыто». Когда оборачиваюсь, Джой сидит за одним из столов, сложив руки и положив на них голову, как будто дремлет на уроке. Когда я подхожу, она рывком поднимается и говорит:
— Я не спала. Я не спала. Это была долгая поездка, вот и все.
Я хмурюсь.
— Ты только сегодня приехала?
Джой рассказывает, как ехала через всю страну с Манхэттена. Как с каждым километром пересчитывала оставшийся путь и, словно обретая второе дыхание, рассказывает обо всех остановках по пути.
— Единственная вещь, которую упускаешь, когда летаешь повсюду, — это свободная дорога и все интересные достопримечательности. Я всегда хотел отправиться в путешествие, — говорю я.
— В ближайшее время я точно не отважусь на это, хотя уже скучаю по дому.
— Да, к жизни в маленьком городке нужно привыкнуть.
— Хорошо, что это временно.
Я медленно киваю, так же не зная, как долго здесь пробуду.
— Я пробуду здесь какое-то время, но тоже скучаю по городу.
Щеки Джой вспыхивают, и она слегка наклоняется ко мне.
— Я видела твою фотографию на Таймс-сквер на днях.
Мои мысли устремляются к выставке «Перед объективом». Как я стал восходящей звездой. Не в печати и не на экране, а благодаря фотовыставке, которая привлекла к себе много внимания. Мое имя известно в определенных кругах, но иногда я боюсь, что все это ускользает от меня. Однако сейчас не тот случай. У меня странное чувство, что мои лучшие работы еще впереди. Я вскакиваю на ноги, ошеломленный новой мыслью.
Джой зевает и снова опускает голову, как будто собирается заснуть.
— Как насчет того, чтобы отвезти тебя домой? — говорю я.
— Кажется, я живу в Карамельном переулке.
— Предоставьте возможность Хоук-Ридж-Холлоу менять названия улиц в зависимости от сезона. Есть еще Щелкунчик-авеню, тупик Рождественского печенья и проезд Красноносого оленя Рудольфа.
Ее улыбка расширяется.
— Я люблю… — Она прочищает горло. — Мне здесь очень нравится. Ты точно не против подвезти меня?
— Нисколько.
Я выключаю свет и запираю заднюю
