— Да, места тут хватает, — сказал я. — Вам не одиноко по ночам?
— Нам сюда, — сказала Амелия, открывая дверь.
Я проследовал за ней в большой кабинет, примыкавший к гостиному залу. Наверное, здесь во время отпусков работал Марти Райнхарт. Отсюда открывался схожий вид на океан, но озеро с этого угла уже почти не просматривалось. Книги, собранные в шкафах, относились к германской военной истории. Их корешки со свастикой выцвели под воздействием солнечных лучей и соленого воздуха. В комнате имелось два стола. Тот, что поменьше, стоял в углу и был оборудован компьютером, за которым сидела секретарша. Второй стол радовал глаз своей чистой полированной поверхностью. Я увидел там лишь миниатюрную модель яхты и фотографию с изображением моторного катера. Над штурвалом сутулился сам Марти Райнхарт — угрюмый скелет, опровергавший старую поговорку о том, что настоящий богач не может быть тощим.
— У нас небольшой коллектив, — сказала Амелия. — Познакомьтесь с Элис.
Девушка в углу приподняла голову.
— Кроме меня и нее, в команду входят Люси… Она сейчас с Адамом в Нью-Йорке. Водитель Джефф… Он тоже там и приедет сегодня вечером. Шесть офицеров охраны из Англии — на данный момент трое здесь и трое с Адамом. Даже если бы дело ограничивалось прессой, нам все равно не помешала бы еще одна пара рук. Но Адам не соглашается на замену Майка. Они слишком долго были вместе.
— А вы давно ему помогаете?
— Восемь лет. Работала с ним на Даунинг-стрит. Я была прикреплена к нему от канцелярии кабинета министров.
— Ваша канцелярия многое потеряла.
Амелия сверкнула лакированной улыбкой.
— Вы бы знали, как я скучаю по супругу.
— Вы замужем? Я не заметил кольца на вашей руке.
— Весьма печально, но носить его проблематично. Оно слишком большое и звенит, когда я прохожу в аэропорту через металлодетекторы.
— А-а! Вот в чем дело!
Мы идеально поняли друг друга.
— Райнхарт нанял вьетнамскую пару, которая присматривает за особняком. Они тоже проживают здесь, но эти люди настолько скромны, что вы вряд ли заметите их. Женщина выполняет обязанности экономки и повара. Мужчина работает в саду. Их зовут Деп и Дак.
— А кто есть кто?
— Дак — мужчина. Это же очевидно!
Амелия вытащила ключ из кармана прекрасно скроенного жакета и, открыв большой железный шкаф для документов, достала оттуда толстую папку. Положив ее на стол, она предупредила:
— Эту рукопись нельзя выносить из комнаты. И ее нельзя копировать. Вы можете делать выписки, но я должна напомнить вам о соблюдении конфиденциальности. Вы подписали соглашение. Адам вернется из Нью-Йорка через шесть часов. За это время вы можете ознакомиться с текстом. На ленч я пришлю вам сандвичи. Элис, идем! Мы же не хотим отвлекать нашего гостя, не так ли?
Когда они ушли, я сел в кожаное вращающееся кресло, вытащил из сумки ноутбук и включил его. Создав документ с названием «Рукопись Лэнга», я расслабил узел на галстуке, расстегнул ремешок часов и положил их на стол рядом с папкой. Несколько секунд ушло на потакание своим эгоистическим чувствам. Я катался взад и вперед на кресле Райнхарта, смакуя вид океана и ощущая себя мировым диктатором. Затем я открыл папку, вытащил рукопись и начал читать.
* * *
Все хорошие книги разные, но все плохие представляют собой одно и то же. Я убежден в этом факте, потому что по ходу своей работы прочитал множество ужасных книг — книг, настолько плохих, что они даже не публикуются, хотя, учитывая уровень современной литературы, такое поведение издателей можно назвать героическим подвигом.
Общей чертой всех плохих книг, будь то романы или мемуары, является их неестественность. Они не кажутся правдивыми. Я не говорю, что хорошая книга обязательно должна быть правдивой, но она чувствуется такой во время чтения. Мой приятель в одном из издательских домов называет это тестом гидросамолета. Он когда-то видел фильм об интересных людях Старого Лондона, и картина начиналась с истории о парне, который летал на работу на личном гидросамолете. Мой друг сказал, что после кадров с посадкой самолета на Темзу уже не было смысла смотреть тот фильм до конца.
Мемуары Лэнга не прошли проверку гидросамолета.
Дело не в том, что события, изложенные в рукописи, были выдуманными или неинтересными (на начальной стадии я вообще не мог судить о них), однако книга в целом создавала впечатление фальшивки, словно в ее центре зияла пустота. Она содержала шестнадцать глав, расположенных в хронологическом порядке: «Ранние годы», «Вхождение в политику», «Вызов», «Смена партии», «Победа на выборах», «Реформирование правительства», «Северная Ирландия», «Европа», «Особые отношения», «Второй срок», «Атака террористов», «Война против террора», «Укрепление курса», «Ни шагу назад», «Время уходить», «Надежды на будущее». Каждая глава насчитывала от десяти до двадцати тысяч слов, и авторский текст иногда лишь скреплял отрывки из речей, официальных протоколов, коммюнике, меморандумов, стенограмм различных интервью, служебных записей, партийных манифестов и газетных статей. Время от времени Лэнг позволял себе эмоции («Я очень радовался, когда родился третий ребенок») или личные наблюдения («Американский президент был выше, чем я ожидал»). Порою проскальзывали острые ремарки («Будучи министром иностранных дел, Ричард Райкарт чаще разъяснял британцам политику иностранцев, а не наоборот»). Но подобные моменты встречались лишь изредка и не создавали нужного эффекта. А где была его жена? О ней почти не упоминалось.
Рик назвал эту книгу ночным горшком, наполненным дерьмом. На самом деле она оказалась еще хуже. Дерьмо, цитируя Гора Видала, имеет свою собственную целостность. А рукопись Лэнга была горшком пустопорожнего ничто. Она со строгой точностью придерживалась фактов, но в совокупности рождала ложь. Обычно так всегда и получается, подумал я. Ни один человек, проживший жизнь, не может походить на бесчувственный манекен. Особенно Адам Лэнг, чей политический арсенал состоял в основном из эмоционального сопереживания. Я пролистал главу, называвшуюся «Война против террора». Если в книге и содержалось что-то интересное для американских читателей, то оно должно было находиться именно здесь. Я бегло осмотрел текст, выискивая такие слова, как «арест», «ЦРУ» и «пытки». Но книга вообще не упоминала об операции «Буря». А что о войне на Ближнем Востоке? Возможно, мягкая критика президента США, или госсекретаря, или, на худой конец, министра обороны? Какой-то намек на предательство или слабость? что-то о скрытых мотивах или о поспешно составленных документах? Нет, ничего. Нигде ничего! Я глотнул воздух, буквально и метафорически, и снова вернулся к началу рукописи.
Похоже, в какой-то момент Элис принесла мне бутерброды с тунцом и бутылку минеральной воды — во всяком случае, к концу дня я заметил их на краю стола. Но процесс работы захватил меня. Я не чувствовал голода. Наоборот, внутри желудка собиралась тошнота, пока я пробирался через главы и сканировал поверхность этого массивного утеса скучной прозы, выискивая хотя бы мало-мальски интересный выступ, за который мог бы зацепиться читатель. Неудивительно, что Макэра спрыгнул с парома. И вполне понятно, почему Кролл и Мэддокс помчались в Лондон, спасая этот проект. Немудрено, что они были готовы платить мне по пятьдесят тысяч долларов в неделю. Все эти на первый взгляд безрассудные действия становились абсолютно логичными и верными после беглого ознакомления с текстом. Однако теперь на кону стояла моя репутация! Она могла рухнуть штопором вниз, привязанная ремнями к заднему сиденью гидросамолета, которым управлял камикадзе Адам Лэнг. Отныне пьяные коллеги на издательских вечеринках будут показывать на меня пальцем (при условии, что кто-то захочет присылать мне приглашения), как на «призрака», пережившего самое большое фиаско в истории литературы. Падая в шахту параноидального прозрения, я увидел свою реальную роль в предстоявшей операции — роль недоумка, на которого автор и редакторы спишут все просчеты.
