целиком. — Мальчик уже не так яро твердит о том, что Мелони — его наречённая… И, кажется, он проводит с тобой на выездах всё больше времени? Но варги ведь не вьют гнезда. И эти шрамы у тебя на ладони. Допускаю даже, что в глубине души ты уже построила теорию о том, что ты его недостойна, что он не смог бы полюбить тебя никогда… Но не скажешь ты ему не поэтому. Потому что никогда не сможешь ему дать то, что он хочет. Теплый семейный очаг. В этом мы с тобой схожи, аталия, — вся эта концепция семьи, дома, детишек на лужайке… она не про нас.
Арделл садится на свой стул, будто придавленная тяжестью его слов. Шуршит дождь за окном, и комната плавает в бирюзовых отблесках, будто опустилась на дно. Белая фигура перед столом кажется светящейся, как у пророка.
— Возможно, чувствуешь себя виноватой, когда смотришь ему вслед. Не имеющей прав даже думать о нём — из-за наших с тобой периодических встреч. Но взгляни правде в лицо, аталия: ты не согласишься на тот вид отношений, который приемлем для него. А он не согласится на то, что приемлемо для нас. Так что я действительно был бы не против твоей романтической увлечённости — не думаю, что это продлится долго. Ты не хочешь ещё немного подумать?
— Убирайся, — цедит Арделл, не поднимая лица. Жаль. И жаль, что мой Дар тает, а ладонь горит, потому что я различаю всё меньше деталей. Я хотела бы увидеть её загнанной.
— Жаль, — говорит Мой Принц так, будто подслушал мои мысли. — По сути, ты ведь выбираешь одиночество, аталия. Не могу сказать, чтобы это было так плохо: одиночество сродни свободе, и мне оно тоже нравится…
Его голос растворяется, как льдинки в тёплом дожде. И я тоже готова растаять, и мне жаль только одного: он никогда не заговаривал со мной так.
Он вообще почти не заговаривает со мной, не замечает меня, а я… я рада была бы быть его тенью, пусть бы были насмешки, издёвки и пренебрежительные взгляды, я простила бы ему всё только за то, что он — это он.
В комнате дождь, дождь и молчание, и я уже думаю, что мне нужно уходить. Но Арделл поднимает голову.
Бирюзовые блики в этих её кошачьих глазах.
— Ты что, ждёшь, что я начну удерживать тебя от ухода из питомника? Уговаривать, может быть? Рихард, если ты забыл — я напомню. На Псовом Побоище я предложила тебе работу. Но согласился на неё ты. И если это была единственная причина, чтобы ты остался — то у меня для тебя плохие новости: тебе придётся как-то разобраться со своими собственными желаниями. И решить, зачем ты здесь по-настоящему.
— Может быть, потому что меня это устраивает, — тут же летит в ответ. — Поверь мне, аталия, у меня хватает причин ещё и сейчас. Мои исследования, к примеру. Огромное поле для наблюдений. Ты не забыла, кстати, что скоро придёт весна? Брачные игры, зов крови… увлекательное время, иногда, впрочем, чуточку сложное… для варгов особенно, верно?
Он поворачивается к выходу, и я понимаю, что нужно уйти, ныряю на лестницу и закутываюсь в тени в уголке. И Дар обжигает мою ладонь с его прощальными словами.
— Моя комната всегда к твоим услугам — можешь входить без стука.
Тихо приоткрывается дверь, и потом звучат шаги — самые мягкие в мире, самые любимые… Смолкают. Рихард застывает посреди коридора, будто он почувствовал чужое присутствие, но потом шаги звучат опять — и вот открывается дверь его комнаты.
Я стою на тёмной лестнице, ошеломлённая. Я будто бы сама уснула, потому что этого не может быть, получается ведь теперь, что он избавился от неё, он наконец-то от неё свободен… И теперь, когда мой Ледяной Принц освободился от оков этой — может, он наконец-то оглядится, посмотрит пристальнее, увидит…
Это словно самый лучший сон.
Или, может быть, сказка.
ТОЧНО В СКАЗКЕ. Пролог
«…верно то, что старые сюжеты могут получать
новую жизнь в произведениях современных авторов.
Вопрос же об исторических корнях данных сюжетов
следует посчитать спорным и недовыясненным.
Верно, впрочем, и то, что такие великие трагедии,
как Война за воздух, Пламенный мор, Сонный мор породили
множество произведений фольклора, в том числе легенд,
преданий и сказок…»
Энциклопедия Кайетты
ЙОЛЛА ДОМЕРТ
Вотчина Морвилы Глубоководной, Хозяйки Вод расплескалась по бумаге. С отмелями, омутами и с диковинной разной рыбёхой. Посреди моря развалился разбитый ковчег — Кайетта. Нос от удара скособочился, корма раструхлявилась. Вокруг — осколки-Рифы.
— Поглядим, как у тебя с этим, — говорит Гроски. — Дай-ка подумать… Акантор?
Атлас мне подарил Янист к Перекрёсткам. Передать нельзя — до чего ж шикарная вещь: переплёт роскошный, и красочные страницы, и карты самые разные: на какой звери обозначены, а на какой крупно каждая страна с городами.
На такой-то красоте и не найти Акантор. Вон, в самом центре Кайетты воткнут. Почти круг, самую малость неровный.
— А что надо-то? Если всё государство с землями — то во, земель немного, Акантор больше по другому делу. Законники там… Ордена, которые для всей Кайетты, то есть. Учёные, вирники главные. Совсем все главные, словом. А посередь Акантора — Башня Кормчей. Там Кормчая и жрецы её, да ещё Ковен Камня собирается.
А ещё лежит клятая Каменюка, которая кому даёт силы, а кому и нет.
— …а из-под камня источник течёт. Магия в нём великая, сильная. Этот-то источник и вирам силу несёт, и остальным водам магию даёт… Гроски, а правда, что воды молчат иногда?
Гроски моргает, щурится — вроде как вопрос недослышал.
— Чтобы воды молчали… да, бывает такое дело. Воды, понимаешь ли, смолкают, когда Кормчая назовёт преемницу. Обряд у них там какой-то особенный. В этот день — всё. Не связаться по сквознику, не пройти через вир. Кстати сказать, последний раз был в двадцать шестом году, так что кто там знает — может, ты застанешь такое.
Ага, жди теперь, пока Кормчая сменится, когда они до двухсот дотягивают. Не все, правда — но Шестая даже перетянула! Потому что была она до того благонравной и достойной, что Великий Камень определил ей прожить аж две сотни лет уже после того, как её выбрали, а выбрали-то уж после семидесяти.
— А как они это определяют… ну, Кормчие? Кто их преемницей будет? Они что, правда все души видят людские, вот все-все сразу? И кто самый
