а с Арделл он уже больше года, хотя что в ней такого интересного или особенного, она же даже не слишком-то красивая, не то что Аманда, а ещё ей на него плевать, ей на всех тут плевать, тогда почему… зачем?
Слёзы катятся и катятся, и я пытаюсь уйти, чтобы не… услышать, не представлять… как они… Мне хочется кричать от того, что я не могу сдвинуться с места — и всё равно ищу, вслушиваюсь, вглядываюсь…
Из комнаты слышны тихие голоса. Я опускаюсь на колени перед дверью и погружаю пальцы в жирную черноту тени. Смотреть и слушать из тени я пока что тоже умею плохо, это отнимает много сил, но мне ведь совсем недалеко… туда, под дверь, в комнате полутьма, только бирюзовые отблески Водной Чаши по стенам, и тени достаточно…
— …на чем мы с тобой остановились в прошлый раз, аталия? Припоминаю, что на желаниях. Тебе никогда не казалось, что ты слишком уж проникаешься своей ролью?
Голос у Рихарда мягкий. Он стоит у окна, за спиной Арделл. Обхватывая эту за талию. Улыбаясь куда-то ей в волосы.
И через тени я вижу её стиснутые на подоконнике пальцы.
— Ролью?
— Моста между двумя берегами. Бабочки, которая приносит людям огонь. Пастыря… как там ещё? Ты не считаешь это просто ролью, я не сомневаюсь. Долг? Предназначение? Но тебе не кажется, что ты уделяешь слишком уж большое внимание тому, что хотят другие? Что происходит с другими. Отдаёшь огонь без остатка и без оглядки на то, что хочешь ты.
Голос Рихарда струится, как дождь по стеклу. Или как волосы по её волосам — он распутывает эту её дурацкую причёску, а Арделл даже лицо к нему не поворачивает, будто бы и не здесь.
— А если это моё желание? Быть такой?
— Полагаешь, такого можно хотеть? Всё для дела, и… — он ведёт пальцем линию по её щеке, потом по шее, — совсем ничего для себя? Брось, аталия. Бабочки не чувствуют боли и не мечтают. Но ты ведь не бабочка — ну, во всяком случае… не совсем.
Он смеётся — и от этого тихого, шелестящего смешка комната будто наполняется жаром. Его смех опаляет мне лицо и ладонь, и я точно знаю, каким взглядом он смотрит на её шею и плечи. Наверное, сейчас глаза у него кажутся почти зелёными. Если бы он хоть раз так посмотрел на меня…
— Ты как-то спрашивала меня, чего я хочу. Могу спросить тебя о том же. Или даже… как насчёт небольшого урока, а? Иметь желания, в конце концов, совсем неплохо, а потакать им… иногда приносит редкостное удовольствие.
Арделл поворачивает голову. Весь её профиль в тени — на фоне серой завесы дождя. Она как чернильная клякса на холсте.
— Думаешь, мне нужно последовать за моими желаниями? Сделать то, что хотела уже давно?
— Любой хищник тебе скажет, что это одна из сторон свободы.
— Звучит заманчиво, — выдыхает Арделл. — Раз так — убери руки и вали из моей комнаты.
Дождь начинает шуршать тише, а тени будто бы перестают двигаться, и в этом молчании вопрос.
Эта выныривает из объятий и отходит к своему столу. Рихард остаётся у окна и смотрит, слегка склонив голову.
— День был трудным, аталия? Может, мне не следовало являться в белом — Дамата…
— Ты мог прийти хоть в оранжевом — это не сделало бы тебя менее чокнутым извращенцем. И не переступай мой порог в принципе, нужно будет поговорить — в кабинет вызову.
Она смеет смотреть на него так — с вызовом, чуть ли не с пренебрежением. Она его совсем не стоит — растрёпанная замухрышка, в полной теней комнате кажется даже меньше ростом. Она только забавляет его этим своим ломанием.
— Это похоже на серьёзный настрой. Припоминаю, ты и раньше говорила мне убираться, но…
— …но сейчас, если ты попытаешься продолжить, — я возьму кнут. Конечно, Морвила со мной нет, а боевые навыки твоим уступают…
— Аталия, ты же не считаешь меня насильником?
Рихард выглядит почти обиженным. Арделл — злая, сжалась в комок, глаза как у кошки.
— Нет, эту черту ты только ещё начал переступать, да? Пока только моральное насилие, не больше. Считай, что я сказала на всякий случай. Дверь за твоей спиной.
— А причина немилости? Кажется, за мной в последнее время не замечено прегрешений по варжеской части. Последнее устранение было две девятницы назад… никаких конфликтов, проступков, штрафов… — голос у него теперь нежно-насмешливый. И я понимаю, что на самом деле Арделл не значит для него ничего. Может, она просто была более интересной игрушкой, чем другие.
— Просто пользуюсь твоими советами. Поддаюсь желаниям. И знаешь что? Ты прав, мне нужно было взяться за кнут ещё в первый раз. Приятно быть свободой, ну надо же.
— Правда? Какое внезапное стремление к свободе. От… морального насилия, ты это так назвала? Припоминаю, что раньше почему-то тебя устраивали наши маленькие встречи — особенно в физическом плане, если смотреть на… некоторые признаки. И если подумать о причинах…
Он совсем не выглядит расстроенным — скорее, заинтригованным. И кажется, что это всё ему даже нравится — и мне тоже это нравится, потому что она должна ответить за то, как себя с ним вела… и за то, что посмела бросить.
— Мальчик, не так ли. Неплохой выбор, на самом деле: такой самоотверженный, честный, всегда готов быть рядом. Милый, как новорожденный щенок кербера — невозможно устоять перед искушением. Будь он женщиной — кто там знает, может, и я бы не устоял, тем более что он был бы… тобой. Может, чуть больше сентиментальности и романтичности, меньше шрамов и опыта… во всех смыслах. Но всё то же стремление спасать. Я рад за тебя, аталия. Правда, рад. Испытывать чувства к кому-то — не совсем то же самое, что желать. Больше проблем с ответственностью. Но почему бы и не так. Ты зря так резко решила рвать, я совершенно не против твоей симпатии. Ты могла бы смотреть на него сколько угодно. Ездить на вызовы, слушать его рассказы о книгах, прикасаться, улыбаться… я не склонен к ревности. А ты ведь не собираешься ему сказать, верно?
Арделл прижалась к столу и в тенях не рассмотреть её лицо. Но пальцы впились в столешницу и подрагивают. Мне хочется, чтобы он сделал ей по-настоящему больно. Чтобы она плакала, как только что плакала я. Эта круглая дура, которая предпочла Рихарду — идиота Олкеста.
— Ведь не собираешься же, аталия? — один шёпот Рихарда стоит всего Олкеста
