беспокойно размышляя над тем, что только что узнал.
Он горько улыбнулся.
— Просто твой облик там и все, что происходит… И мысль, что мы можем застрять там вместе…
— Погоди-ка! — остановил я внутренний диалог. — Мой друг, Нейвар, — это ты?
Он настороженно прищурился, а после отрицательно мотнул головой.
— Тогда мой приятель-следопыт, Зильмедир? Мы охотимся вместе первый год, но порой у меня возникает ощущение, будто знаю его всю жизнь.
— Снова не угадал.
— Кто-то из моих учителей? Мужчина или женщина? Где ты живешь? В Изумрудном Лесу? Где-то рядом со Святилищем?
— Нет, нет и нет! Кори! Прекрати! — строго прервал он мои попытки узнать правду. — Я ничего тебе не скажу.
— Но если бы мы очутились там вместе… — Странная непонятная мне радость пронеслась сквозь тело.
— Ну уж нет, милая! — отрезал звездный гость. — Жить в программе я не соглашусь ни за что на свете.
Нахмурившись, я ждал объяснений, и он тотчас же их предоставил.
— Я счастлив там, откуда я родом, Кори. Ты и сама это знаешь, — был его ответ, и в хрипловатом голосе не было и толики сомнений. — У меня интересная работа. И очень важная. Моя формула оксидизации планет с малым радиусом и нестабильными температурами может сравниться по значению с законом Гуатье. А когда мы поселимся на Тиньтье (а ты и глазом моргнуть не успеешь, как будешь купаться в молочных озерах и изучать местную экосистему), я уверен, мы со смехом будем вспоминать эту досадную нелепость. Кори, ведь ты мечтала об этом с окончания института. Пусть там и нет всей этой волшебной чертовщины, древних легенд и старинных замков. Но вспомни же: база находится над бескрайними девственными джунглями, а дальше — неспокойная, населенная полуразумными хищниками сельва и чудесная долина трехсот водопадов. Неизведанный подземный мир, стабильная система из двух небольших звезд и целых три перспективных планеты, ждущие, когда к ним приложатся наши гениальные умы и солидные вложения из Аспарии. Они уже согласились повторить эксперимент по терраформированию наиболее прохладных районов на Семаре. До отлета с тауферами из системы Гельветиос я передал все свои наработки в Институт Коперника. Не поверишь, но они были в полном восторге и незамедлительно переслали данные на базу Крия близ Семары. Семара, Кори! Планета-загадка: по всем параметрам потенциальный мир для колонистов, а по сути — пекло, в котором не выживет ни один живой организм, ни одна бактерия. Но, судя по данным, там все же есть жизнь! Уму же непостижимо! Восемь неудачных эспериментов по изменению климата, почти двести лет изучений — и ничего! Пока мы смотаемся до Кироса и обратно, пройдет более двадцати стандарт-лет. Если проект теперь одобрит Главный Научный Корпус, то к нашему возвращению новый эксперимент, основанный на моих расчетах, как раз войдет в самую интересную фазу.
Я больше не заботился тем, что понимал лишь отдельные слова и редкие фразы. Говорил он так ярко, с таким пламенем в сердце, что я слушал и не мог отвести от него восторженного взгляда. Его грубые черты лица теперь совершенно преобразились, сгладились и, кажется, даже засияли каким-то глубинным внутренним светом существа, исполненного вдохновения и любви к своему делу, либо это солнце приблизилось к зениту, я не знаю. Но тогда я ловил себя лишь на мысли, что завороженно следую за каждым его словом, каждым пылким жестом. И тут он умолк. А когда вновь поднял на меня глаза, то искра разочарования и досады пронеслась по его только что вдохновенному возвышенными мечтами угловатому лицу. И глаза у него действительно были зеленые, как и показалось мне тогда, в сумерках, когда мы только начали этот столь нелегкий для меня, но такой интригующий разговор: но не едкие и не выпученные, которые ставили меня в недоумение своей угрожающей открытостью. Это были глаза ранимого и очень преданного существа. Каким, как я думал, был и я сам. Мне казалось, мы говорили целую вечность. Но день только-только разыгрался за окном. Тогда я подумал, что время здесь, возможно, идет не так, как в моем родном мире, и мысль эта меня по-настоящему позабавила.
— То есть ты рассчитываешь, что, когда мы прибудем в Кирос, их маги смогут меня разбудить?
— Я в этом не сомневаюсь.
— А этот сонный мир, эта программа не может просто исчезнуть?
— Теоретически, может. И — да, всех находящихся там живых персонажей просто выкинуло бы в ближайший буфер, но для тебя это был бы конец. Смерть мозга и «о ню плюр па мамон сюр мун корс жюли», — как-то невесело промурлыкал он на вполне бодрый мотив. Тут же раздался короткий щелчок, и в правом углу, прямо поверх рисунка на обоях, вновь возник в воздухе перевод: «О, не плачь, мать, над моим озябшим телом».
Словно бы не обращая внимание на мои попытки прочесть текст, он продолжил:
— Но все стабильно уже более полутора веков. Даже на нелегальных платформах существуют резервы временного прибывания — они поддержат, если что…
— А если я умру там, в своем… то есть в привычном мне пока теле?
— Ничего не случится, этот вариант уже отработан. — Его уверенность передалась и мне. — Ты просто вновь окажешься там, где создала персонажа, в теле эльфа, на охоте за расхитителями гробниц, уверенным, что идет сорок седьмой год твоей жизни.
— Гробницы Илиазы? — я тотчас же вспомнил то нелегкое испытание воли и храбрости. — Нас благословил тогда сам король Темного Клана. Но получается… — В уме я за секунду просмотрел всю свою прежнюю жизнь. — …сражения с Туронским Троллем никогда не было? И смерть Аэллина, а после торжественное прощание на реке Потаме?..
— Угу.
Сказать, что я был растерян — означало солгать. Я снова был в полном ошеломлении, но то, что было сказано дальше, вновь зажгло во мне искру надежды.
— Зато через год, на обряде новой луны, ты встретишь в Аракудской Теснине свою Бэлсирифь, и у тебя будет еще один шанс испытать себя в роли героя-любовника.
Глаза мои загорелись магическими изумрудными фонарями, сердце проснувшейся птицей затрепетало внутри стесненной корсетом грудины.
— Если ты говоришь правду, то все, что мне нужно делать, чтобы вновь завоевать руку моей возлюбленной — это просто умирать каждый раз
