Хороша? Слезы на моих щеках еще не высохли. Ничего хорошего.
– Почему ты сделала ее красивой? – слышу я его вопрос. – К чему такая милость? Я думал, ты хотела отомстить.
– Милость? – шепчу я, думая о ее попытках спрятаться, усилиях скрыть свой стыд, и это разрывает мне сердце. – Она мертва, и это все, что имеет значение.
– Мне кажется, что она никогда не была счастливее и человечнее, чем в момент своей смерти.
Мы идем по туннелю, который теперь неуклонно ведет нас вверх. Я чувствую внутри себя отголоски всех детских душ, всю боль, которую им пришлось пережить перед смертью. Все то, что всю жизнь преследовало Гретхен. Никому не уйти от своего прошлого – никому не избежать своей вины.
Часовщик
Тик-так, тик-так. Минует час, проходит день. Одна жизнь подходит к концу, другая – начинается. И хотя смерть без устали делает свой выбор среди живых, неизменным остается одно: в какой-то момент настанет очередь каждого. Даже самые долгие жизни однажды обретают свой конец. Даже жизни ведьм. Их время пришло – я вернулась.
Когда я снова вижу дневной свет, восходящее солнце и мягко мерцающее небо, я знаю: они сделают все, чтобы меня остановить.
Я раскидываю руки и смотрю на еще зеленые долины Пандоры. Год подходит к концу, за осенью последует зима.
Сестры, я вернулась!
Вместе с охотником на ведьм я спускаюсь по склонам Семигорья, оставляя подземный город со всей его печалью позади. Мир вокруг нас пробуждается. Лепесток за лепестком раскрываются, источая нежный аромат, бутоны осенних цветов. Щебечущие птицы приветствуют запоздалый день. Их утренний концерт наполняет воздух.
– Разве это не прекрасно? – восклицаю я, переполненная чувствами. – Это все выглядит так же, как прежде. Не все меняется, охотник на ведьм, не все!
Я танцую босиком на влажной росистой траве. Стебли, исполненные благоговения, склоняются под поступью королевы. Я чувствую жизнь.
Но когда мягкие, теплые солнечные лучи еще смывают боль с моей души, на горизонте появляется темная тень. Дым, огонь, чудовищная сила.
Я замираю в своем танце.
– Что это?
– Повелительница драконов, – коротко говорит он и тянет меня за собой. – Идем.
Я следую за ним, не отрывая взгляда от большого черного дракона. Он без устали кружит по небу. Я слышу его шипение, слышу биение его могучего сердца. Одна из моих сестер сидит на нем и прислушивается к вестям о смерти Пожирательницы детей.
– Расскажи мне о ней, – призываю я охотника на ведьм.
– Ее очередь еще не пришла.
Я спотыкаюсь.
– Ты следуешь очередности?
Он бросает на меня быстрый взгляд.
– Мы начинаем с самых слабых. Было бы глупо убивать сильных, позволив слабым их заменить.
– Сильных – напоследок. – Я замираю. – Я была сильнейшей, но теперь – нет, так я в конце или как?
Он не оборачивается, не отвечает. Внезапно я замечаю, что он больше не держит меня за руку. С тех пор как я уничтожила Пожирательницу детей с помощью магии – не моей магии, а моей сестры. И наконец я понимаю, что он убьет меня, как только проявится моя собственная магия. Никакого риска: он не позволит мне восстановить мою силу.
– Ты убьешь меня, – шепчу я, и тогда наконец наконец – он оборачивается.
– А чего ты ожидала? – спокойно спрашивает он.
Я сглатываю. Ничего, хочу ответить я, и – всего.
– Почему они прокляли тебя? Из-за доброты и сердечности?
– Нет, – признаюсь я.
Его взгляд нежен, но решителен.
– Я не могу этого допустить.
Нет, конечно, нет. Он охотник.
– А что, если она никогда не вернется?
Не отвечая мне, он продолжает свой путь вниз, в долины Пандоры, к городам людей. Я молча следую за ним, отчаянно пытаясь понять, кто я, чего хочу и кем желаю быть.
Старого Водяного Города больше не существует. Только одна-единственная башня посреди озер напоминает о том, где он находился до того, как был разрушен в бесполезной человеческой войне. Озера наполнены слезами павших; не было победителей, только проигравшие. И пока мы идем к недавно построенному Водяному Городу на восточном берегу, я слушаю бесконечные вопли, парящие над водами, и понимаю, что мои сестры тоже участвовали в боях – одна здесь, другая там, третья повсюду. Больше нет ни единства, ни союза. Каждый сам по себе, никаких «одна за всех». Это будет их смертный приговор.
У городских ворот толпятся люди. Они стекаются сюда со всех сторон. Торговцы с гружеными телегами, крестьяне, поденщики и солдаты. Никто никого не контролирует, все могут входить и выходить. В мое время было иначе.
Десятки людей одеты в странные зеленые рубашки. У них с собой сумки и ящики, телеги, груженные всяким добром. Я понимаю, что они бегут, и задаюсь вопросом, настанет ли однажды время, лишенное войн.
– Куда они все? – спрашиваю я охотника на ведьм, следуя за ним сквозь плотную толпу. Среди бедняков я в своей рубашке никому не бросаюсь в глаза. Только охотник на ведьм в темных доспехах с хмурым взглядом и большим мечом на боку – в центре внимания.
Люди отстраняются от него, расступаются. Смолкают. Я замечаю, как они смотрят на него: со страхом и – с уважением.
– От чего они бегут? – спрашиваю я, разглядывая семью с кучей маленьких ребятишек. Похоже, уходили они в спешке. Один без обуви, двое других спят, измученные, прижавшись друг к другу. Мать плачет.
Охотник на ведьм устремляется через образовавшийся проход к воротам, зияющим в серой стене. Решетка выступает из щели в своде словно острые черные зубы. На мощеных улицах кипит жизнь. Пахнет по́том, фекалиями. Оборванные дети, играя, носятся в толпе. Перед постоялыми дворами выстраиваются очереди. Я слышу, как хозяева торгуются с беглецами. Торговля на нужде идет хорошо. Десятки киосков выстроились вдоль городской стены. Женщины и мужчины продают длинные стройные растения с зубчатыми листьями. Другие ткут из них холсты, грубые, щетинистые холсты. Руки торговцев и ткачей – израненные и красные. Но в покрытые волдырями пальцы текут золотые монеты.
– Что они продают? – спрашиваю я охотника на ведьм. Он бросает быстрый взгляд на киоски.
– Надежду, – отвечает он, – и ложь.
Несмотря на то что окружающие нас люди испытывают странное беспокойство, они меня не узнают. Они не знают, кто среди них. Не знают, кто я такая. Зато охотника на ведьм они узнают. Матери оттаскивают своих детей, кузнец останавливает свою работу, рыночные зазывалы умолкают. Только когда мы оставляем позади широкие улицы, крики торговцев и песнь наковальни раздаются вновь.
