готовых к использованию гермокостюма) извлёк наружу, чтобы потом сдать на склад. Бритькино же аварийное хозяйство, для которого в рундуке места не предусмотрено, разместилось в шкафчике для одежды — и на этом заселение в каюту закончилось. Как-то сразу навалилась усталость от перелёта; я уселся на койку (собака немедленно пристроила морду у меня на коленях) поправил специальный «станционный ошейник» — аналог персонального браслета, украшающего моё запястье, только под собачий размер, — и, запустив пальцы в лохматый загривок, прикрыл глаза, ощущая, как по телу прокатывает волна блаженного расслабления.
…Ну что, вот мы и дома?..
Из рабочего дневника Алексея Монахова.
«23 августа 1977 г. Я снова взялся за рабочий дневник. Никто не предписывает мне это в приказном порядке и даже не рекомендуетс той или иной степенью настойчивости — просто обстановка способствует. Да и привычка ежевечерне уделять хотя бы четверть часа изложению событий прошедшего дня на бумаге (в моём случае — на экране с последующим переносом на гибкий диск) весьма полезна.
Новостей у нас море и все важные. Первые трое суток мы с Юлькой (можно я перестану уже ставить кавычки и буду называть её как привык?) вливались в дружный коллектив группы „3-А“, от которого я, признаться, успел немного отвыкнуть. В общем, ничего особо нового — та же учёба, те же физические упражнения, только к ним добавился ещё и практикум по работе в невесомости. Мы по два-три часа в день помогали тем, кто трудится на внешнем, „рабочем“ кольце „Гагарина“ — в основном, на складах и в мастерских, а так же на работах по поддержанию чистоты и порядка. До появления роботов-уборщиков дело, похоже, дойдёт не скоро; автоматическая система удаления пыли справляется не так хорошо, как надеялись проектировщики — а потомук обязанностям по наведению чистоты по очереди привлекаются все сотрудники „Гагарина“, по подразделениям, исключая, разве что, высшее руководство. Совсем как в школе, когда все классы несут дежурство по очереди. Дежурят и в „рабочем“ и в „жилом“ кольцах — последнее считается некоей привилегией. Почему? А вы попробуйте поработать в невесомости влажной тряпкой и пылесосом, гудящий ящик которого носят здесь за спиной, на манер ранца — и сами всё поймёте.
Кроме этих работ нас усиленно тренируют обращению с вакуум-скафандрами — пока только в закрытых помещениях шлюзов, из которых откачан воздух. Выход в открытый космос, на броню станции — дело будущего; прежде предстоит сдать массу зачётов и пройти массу инструктажей. Конечно, мы все с нетерпением ждём этого момента, и больше всех, кажется — Андрюшка Поляков. Он буквально бредит открытым пространством, старается, как только образуется свободная минутка, выбраться на „обзорную площадку“ — в просторную полусферу из закалённого кварцевого стекла с добавками свинца для защиты от космического излучения, установленную на „рабочем“ кольце станции. Чтобы попасть туда, каждый раз приходится пользоваться лифтовым контейнером, да ещё и ставить в известность непосредственного руководителя, но дело того стоит. Диаметр обзорного „пузыря“ немногим меньше восьми метров, и оттуда открывается умопомрачительный вид на окружающую нас звёздную бездну и Землю — отсюда, с расстояния в триста тысяч километров, наша планета совсем не такая большая, как с низкой орбиты. Порой можно видеть и Луну — иногда по размерам она лишь немного уступает Земле, и тогда зрелище с „обзорной площадки“ и вовсе умопомрачительное…
Андрюшка, дай ему волю, висел бы под кварцевым куполом часами — как-то он признался мне, что твёрдо решил после экзаменов идти учиться на пилота. Что ж, надеюсь у него всё получится — в любом случае, повторения печальной судьбы „той, другой“ реальности, где он, то ли по глупости, то ли по роковому невезению оказался втянут в драку, покалечил кого-то и сел, здесь уже не случится…»
(Не забыть бы удалить этот абзац, прежде чем сохранять запись на дискете. Конечно, сейчас от меня не требуется сдавать дневниковые записи куратору, но лучше обойтись без ненужного риска.
Кстати, о риске — что-то давненько я не слышал о нашем И.О.О. Может, он забыл о моей скромной персоне и занят другими, более важными и злободневными делами? Хорошо бы, конечно — но что-то не верится…)
«…Одно из отличий вращающегося Макета в Центре Подготовки от реального „жилого“ кольца станции „Гагарин“ в том, что пешеходная дорожка, идущая по всему периметру „бублика“ разделена на две неравные части. Одна, составляющая примерно три четверти ширины — обычный рифлёный металлический настил с нанесённой разметкой — по нему ходят и перемещают тележки с грузами. Второй, ярко-зелёный, с упругим покрытием из резины беговая дорожка, отведённая исключительно для физических упражнений. Бегают по ней только в одну сторону — навстречу направлению вращения станции, что указывают нанесённые на пластик белые стрелы. Местными правилами запрещено занимать эту дорожку иначе, как с тренировочными целями — в результате, всегда, практически в любое время, идя по коридору можно встретить проносящихся мимо (или неспешно трусящих, это уж кто как) бегунов.
Каждый из нас раз в сутки проделывает по „беговой дорожке“ по три-четыре полных круга, но больше всего времени ей уделяет Бритька. Собака то и дело присоединяется к к группе бегунов, крутится у них под ногами, обгоняет, прыгает — и это, как ни удивительно, не вызывает у людей ни малейшего протеста. Иногда самые резвые из бегунов предлагают четверолапой сопернице забег, и это ненадолго становится развлечением для всех окружающих, заключающих пари на исход соревнования — надо сказать, почти всегда заканчивающегося в пользу собаки. Бритька прекрасно приспособилась к неполной силе тяжести, и как она несётся по „беговой дорожке“ огромными четырёхметровыми скачками, словно зависая каждый раз в воздухе — это то ещё зрелище.
Про голденов и их близких родичей лабрадоров принято говорить, что это собаки многих хозяев. Похоже, Бритька избрала таковыми весь коллектив станции „Гагарин“, отдавая впрочем, явное предпочтение нам, нашей группе „3-А“. Во всяком случае, я больше не переживаю, когда зверюга пропадает на час-другой из поля моего зрения и шляется по всему жилому кольцу, везде находя интересное занятие и встречая радушный приём. Он, несомненно, сопровождался бы и щедрыми подношениями в виде всяческих вкусностей, но на этот счёт было специально объявлено, что кормить хвостатую попрошайку категорически запрещается всем, кроме ответственного лица, то есть меня. Мера вынужденная, поскольку при такой всеобщей любви, да помноженной на ослабленную силу тяжести дело неизбежно закончится тем, что собаку попросту раскормят сверх всяких разумных пределов. А так — столовые всех пяти жилых блоков являются
