бросаются на нас, а кому-то мы неинтересны, третьи вообще заманивают в ловушку. Было бы куда проще, если бы они все вели себя одинаково.
Входим в дом, и я морщусь от вони. Как мою маму, которая посещала званые вечера и сидела в первых рядах на показе мод, стала прельщать жизнь в этом богом забытом месте, из которого даже крысы бы сбежали?
Я даже не надеялась, что в коридоре будет какое-то освещение, идём на второй этаж, и я собираюсь постучать в нужную мне дверь, но Лари перехватывает мою руку и отрицательно качает головой, кивает на дверь, она слегка приоткрыта.
С верхнего этажа разносится какой-то топот, и мы быстро открываем дверь. Заходим в квартиру. Заваленный мусором коридор и единственная комната пусты.
Тут никого нет.
Везде валяются следы пребывания наркоманов. Иглы, шприцы и пустые пакеты из-под чего-то. Единственная мебель в комнате – это огромная старая кровать и наидревнейший комод, закрытый на щеколду.
– Её здесь нет, – тихо говорит Лари.
Стараюсь сдержать слезы, но они все равно соскальзывают с ресниц. Теперь я не знаю, каков будет мой следующий шаг. Понятия не имею, где мама и жива ли она вообще.
Со стороны единственного окна слышен приглушенный стук. Потом ещё и ещё.
– Что это? – спрашиваю я и, аккуратно переступая мусор, иду в сторону звука.
Он повторяется и более интенсивно.
Страх сковывает тело, и я перекладываю металлический ключ с одной руки в другую.
Звук исходит не от окна, а из комода. И только сейчас я замечаю, что возле комода свалена груда старой одежды, словно её выкинули оттуда, а убрать не удосужились. Да и кто будет убирать в этом свинарнике?
– Надо уходить, – говорит Лари и берет меня за локоть.
– Минуту, – прошу я.
Подхожу к комоду и отодвигаю щеколду в сторону. Звук повторяется, я основательно набираю кислорода, открываю крышку и вскрикиваю.
– Мама?
Она лежит в неестественной позе, больше похожей на эмбриона. Во рту кляп, а руки связаны, ноги скорее всего тоже. Мама беззвучно плачет, и я наклоняюсь, чтобы помочь ей выбраться, но громкие голоса со стороны входа спугивают меня.
– Алекс, мы не одни, – говорит Лари и утягивает меня от комода.
Если дверь откроется, то мы будем как на ладони.
– Мама, я вернусь, – говорю я и прикрываю крышку, но не вставляю щеколду на место.
Единственное место, где мы с Лари можем спрятаться, – это кровать. Не думаю о тоннах грязи и всевозможного хлама, падаем на пол и забираемся под вонючее укрытие. Стараюсь лежать как можно тише, но сердце грохочет так, что становится дурно. Недалеко от моего лица лежит чьё-то нижнее бельё, а точнее трусы. Морщусь и поворачиваюсь к Лари.
Лари накрывает мою руку своей и сдавливает пальцы.
Голоса приближаются, и кровать над нами проминается. Я слышу ненавистный голос Хами и ещё одного мужчины. Но слов невозможно разобрать, словно они говорят на ломаном детском языке. Вроде и слова проскальзывают знакомые, но они абсолютно бессмысленные.
Поворачиваюсь к Лари и встречаю его взволнованный взгляд.
Я не знаю, что делают мужчины, но они то садятся на кровать, то начинают ходить по комнате. Я же молюсь о том, чтобы они не полезли в комод и не заглянули под кровать.
После недолгих хождений по комнате, Хами садится на кровать. Я знаю, что это он, потому что вижу его тату на икре. Кривые языки пламени… но сейчас картинка до невозможности реалистичная ведь кожа под рисунком шевелится.
Твою ж…
Прикрываю глаза и пытаюсь придумать, как нам выбраться отсюда.
Плана нет. Никакого. Минуты превращаются в часы, а Хами с дружком всё никак не могут угомониться. Нам с ними не справиться. Что думать об этом, меня отделала старушка, а Хами не какой-то щуплый сопляк, это шкаф под два метра ростом. Он и меня, и Лари упакует вместе с мамой в комод за пару мгновений. Нам не поможет ни бита, ни ключ, что я сжимаю в руке.
Лари подносит свою руку к лицу и смотрит на часы. Показывает мне три пальца.
Мы здесь уже три часа. Тело затекло, а постоянный страх не даёт расслабиться ни на мгновение.
Я не знаю, что должно произойти, чтобы Хами и его дружок ушли отсюда. Сколько мама уже лежит в ящике? Боже, что они с ней делали? Как там Лекса и малышка? А что, если на них напали?
Сжимаю руку Лари немного сильнее, хотя его пальцы и так уже должны посинеть от моей хватки. Он поворачивается ко мне, но я не знаю, как сказать ему о том, что мы не можем лежать тут вечно.
Открываю рот, и в этот момент звонит телефон.
Мой телефон.
И он у меня в кармане джинсов.
Джинсы на мне, а я под кроватью…
Душа покидает тело, и я стараюсь достать трубку из кармана, но это уже не имеет значения.
Хами заглядывает под кровать и смотрит прямо на меня. Его рот в подсохших пятнах крови. Сначала ничего не происходит, а потом он улыбается. Улыбается так, что паническая пустота смыкается над моей головой.
Глава седьмая
Хами одной рукой вытаскивает меня и толкает в сторону комода. Падаю рядом с окном и сразу же пытаюсь подняться на ноги. Замечаю, как Лари выползает следом за мной, но дружок маминого наркодилера со странным смешком подтягивает Лари к себе и подняв его на руки бросает в стену, мой друг ударяется о неё и падает с глухим стуком на пол, бита выпадает из его рук. Дружок Хами поднимает биту и замахивается на Лари.
– Нет!
Бросаюсь к Лари, меня перехватывает Хами и одной рукой хватает за шею. Бью его по руке металлическим ключом, но ему плевать. Хами словно машина-убийца, которая не чувствует боли. На его лице написана невиданная мною ранее ярость. Пара шагов, и Хами прижимает меня к стене и поднимает за шею. Я больше не чувствую опоры под ногами. Воздуха недостаточно. В глазах мутнеет. Брыкаюсь как могу, стараюсь ногами оттолкнуться от поверхности за моей спиной, но ничего не выходит. Лицо Хами плывёт перед глазами, и я начинаю слабнуть. Легкие трясутся в попытках поглотить кислород, которого практически не осталось.
Он душит меня.
Убивает…
Слышу крик Лари, он полный боли и настолько пронзительный, что даже Хами отвлекается на мгновение. В последний раз пытаюсь выбраться, и моя левая нога пинает Хами по промежности. Он отпускает меня. Безвольным мешком падаю
