говорить не буду. Правильно или неправильно, это уж Бог решит…
Он подошёл к шкафу, вынул из нижнего ящика бутылку водки и налил себе и отцу по половине стакана. Отец молча наблюдал, не произнося ни слова.
– Я тебе так скажу… Тут прислали с соседней области бумагу. Набирают бригаду строительную. Завод какой-то строить хотят на болотах, где-то у чёрта на куличках. Ты парень смышлёный, понимаешь, что ниточки к тебе приведут рано или поздно… Да и наследил ты там, конечно, Толь!.. Скажи спасибо, что я следы эти твои прибрал до приезда бригады спецов!.. В общем, нечего тебе здесь делать теперь… Образование у тебя есть, вот тебе направление, подпишешь в загсе районном, бумаги оформишь по-быстрому… И езжай-ка ты отсюда к херам от греха подальше!
Майор взял свой стакан, выпил содержимое одним глотком, уткнулся в рукав сморщившись, потом с громким стуком поставил стакан на стол.
– Спасибо, дядя Мить! – только и сказал очень тихо отец и тоже опрокинул свою стопку, даже не поморщившись.
– Отца твоего жалко… – сказал майор, смотря в окно на запущенный внутренний двор отделения. – Хороший был человек. Сколько раз меня выручал!.. А эта сволочь пьяная!.. Свинья! Хамло! Да туда ему, на самом деле, и дорога!
Майор подошёл к отцу, поднял его со стула, обнял как родного брата в последний раз, уткнувшись ему в плечо, и толкнул к двери.
– Ну, иди с Богом!.. – сказал он и отвернулся опять к окну, пытаясь скрыть нежданно выступившие слёзы.
Отец не стал даже собирать вещи, которых и так было у него немного, оформил все бумаги и уже через неделю приехал в наше село, а ещё через месяц к нему пришла надежда на начало новой жизни в лице молодой библиотекарши, приехавшей сюда двумя месяцами раньше него, которая пришла к ним на стройплощадку в обеденный перерыв для того, чтобы рассказать о новинках советской литературы. Это была моя мама.
6.
Последние полгода мне предстояло прожить в настолько тревожном, но вместе с тем таком счастливом, ожидании, что все невзгоды и проблемы, выпадавшие на мою долю, равно как и неодобрение моего выбора со стороны некоторых знакомых, я переживал легко и беспечно, согретый мыслью о том, что в скором времени буду жить жизнью глянцевых журналов и рекламных роликов, изображавших жизнь в городе исключительно яркими красками. Конечно, я всем рассказал об этом! Однако я эгоистично не принимал во внимание отношение моего отца, близких друзей, Василича и Кати к этой моей затее, делая вид, будто не замечаю его, прикинувшись простодушным дурачком и утонув в своих грёзах настолько, что уже начал захлёбываться от переполнявшего меня предвкушения.
Мама, конечно, хотела для меня лучшей жизни, и видела её, как и я, исключительно в городе, с его возможностью заработать деньги и стать человеком с большой буквы Ч. Друзья в основном отмалчивались и старались не касаться этой темы в разговорах, считая это, по всей видимости моим выбором, на который они не имеют права влиять. Либо же им было просто всё равно. В любом случае, я был им очень благодарен за возможность избавить себя от объяснений и оправданий на этот счёт. Совсем немногие из наших краёв, да и то лишь по необходимости, уезжали в большой город на заработки либо на постоянное место жительства. Уж не знаю, было ли то особенностью только нашего посёлка, либо подобная тенденция наблюдалась по всей стране, однако факт остаётся фактом: это место магическим образом приковывало к себе всех без исключения, уничтожая даже зачатки мыслей о том, что где-то может быть лучше.
Что-то подобное я слышал из рассказов моей мамы в один из предыдущих приездов моего дяди. Она говорила о том, что как только приехала сюда, тут же испытала какое-то странное ощущение спокойствия и уверенности в том, что это именно то место, которое необходимо ей для того, чтобы дожить свою жизнь в счастье и спокойствии. Вероятно, что-то подобное чувствовали и другие переселенцы восьмидесятых годов, массово оставшиеся здесь для строительства своей новой жизни. Странно, что мне – несмотря на своё исключительно положительное отношение к этому месту – мама хотела судьбу совсем другую, никак не связанную с этой, по её же словам, «богом забытой глушью, где нет ничего интересного, да и не будет никогда». Впрочем, влияла ли магия этого место на выбор человека, неизвестно, однако работы в нашем посёлке хватало всем, а перспективы развития лесной отрасли, деревообработки и сельского хозяйства открывали возможность не думать о дефиците рабочих мест ещё – по мнению местной власти – как минимум полстолетия. Поэтому мало кто решался на подобные авантюры с переездом.
Однако, чем ближе я был к реализации моей затеи, тем отчётливее чувствовал, что постепенно отдаляюсь от всех как по своей инициативе, так и по молчаливому согласию на моё постепенное отторжение со стороны других. Только Василич, по большому счёту, пытался открыто повлиять на мой выбор, называя вещи своими именами, а я упрямо не хотел слышать то, что он до меня пытался донести. Я лишь обижался на него за его непонимание и отсутствие попыток разделить со мной моё счастье. Загадкой было для меня отношение Кати, которая продолжала как ни в чём не бывало улыбаться мне своей непринуждённой влюблённой (так я назвал эту часть спектра её улыбок) улыбкой, делая вид, что ничего не знала о моём намерении.
К слову, эти полгода были для меня самыми счастливыми не только по причине счастливого ожидания, но и по причине нашего сближения с Катей. Всё началось с её дня рождения, когда я решил сделать ей подарок якобы от всего класса, а на самом деле только от меня. Естественно, чтобы отвести от себя подозрения, я написал записку, в которой выдал своё поздравление за коллективное, и приклеил её на огромный торт, который купил в самом дорогом продуктовом магазине нашего посёлка. Торт весил полтора килограмма, и его нелегко было спрятать ни в один пакет, чтобы незаметно отнести его через почти два километра к Катиному дому.
– Ух ты, Колька!… – раскрыла Катя рот от восторга и удивления, когда я протянул ей подарок. – Но, знаешь, тебе придётся помочь мне справиться с ним!
Катя рассмеялась, а я подумал тогда о том, что не знаю в своей жизни больше никого настолько искреннего и открытого, чтобы вот так по-детски радоваться и быть счастливым всему на свете.
– Это от всего класса, – промямлил я, дабы не бросить тень романтических притязаний
