собой нелегко, порой невыносимо, но меня всегда выручает мой шкодливый домовёнок, не давая впадать в губительно опасное уныние. И вот когда я вижу перед собой вот такого, человека, который давно забыл то, кто он на самом деле, которому только и осталось, что подчиняться трём основным инстинктам, меня корёжит.
Смотрит. Ждёт ответа. Я слишком долго сижу молча. Хочется всё высказать ему, но он не поймёт, у него иное мышление.
— Пока что, я тебе только предсказала, — остужаю его взгляд.
Достаю карты, которые, когда переодевалась в новьё, перепрятала под пояс юбки и сейчас незаметно достала.
— Сдвигай, — надо же! Смотрит с восхищением и даже не скрывает. Хоть в чём-то он искренен. В глубине души даже удовольствие заворочалось. На то, как я гадаю, мало кто с таким восхищением смотрит. Да почти никто! Любопытство — да, немерено, но не восхищение.
Ну и расклад вышел… Жуть…
— Ну что там?
— Ничего из того, чему ты можешь порадоваться, — не знаю, следует ли о таком говорить? Мама учила, что часто лучше промолчать во благо, но этому мужику я блага не желаю. Ведь знаю, что это именно он плохо с Судьбинушкой моим поступил. — Действительно, готов услышать? — прищуриваюсь в попытке более внимательно его прочитать. Ещё не встречала настолько сложных экземпляров.
— Модиночка, за меня не переживай, — ласковый голос с искренними нотками лишь раздражает. Не до любезностей мне с обидчиком моего Судьбинушки.
— Оно мне надо?! — вспыхиваю. — Мне есть за кого переживать! Ты в число этих людей не входишь. Готов?
— Говори уже, — вижу, слова мои его задели. Хотя и не должны были. Странно… Судя по раскладу, он тот ещё бесчувственный тип.
— Я раскинула на ближайший год. Дальше тебе знать не стоит, — смерила Марка взглядом и убедившись, что внимает, продолжила. — В этом году к тебе придёт любовь, но обернётся болью за грехи твои. Будут деньги, но счастья в них ты не найдёшь, намаешься. Королевы выпадают, да всё не твоя масть.
— Даже так? А ты…
— А эта карта, — перебиваю, добравшись до главного, — знак одиночества и тоски. — Собирается открыть рот, но я сую ему под нос следующую неприятную новость. — А вот, дорога в казённый дом. Но не тебе, — родственнику твоему близкому.
Вижу, как его корёжит при этих словах. В яблочко я угодила, видать. Да и вчера, Валькины друзья в выводах насчёт его мамаши не ошиблись.
Прищуриваюсь…
Вижу, пытается освободиться от гнёта моих слов, но он на него давит. Решаю всё же подсказать.
— Только выбор в переломный момент именно перед тобой стоит. Как решишь, так и жизнь твоя, и не только твоя, пойдёт.
Неожиданно для себя подскакиваю. Хочется плакать… Нет, реветь навзрыд!
Опять мой домовёнок чудит.
Не пойму, к чему бы это? Пытаюсь спрятать глаза с подступившими слезами.
— Может, тогда посидим? Погадаешь ещё? Посоветуешь что-нибудь? — останавливает меня за руку Марк, пытаясь задержать хоть ещё на мгновенье. Похоже, даже забыл, что я здесь не одна. Меня Судьбинушка ждёт. А, я… как я теперь ему с такими глазами покажусь?
«Я ж некрасивая стала!» — от обиды хочется реветь уже по поводу.
И всё из-за вот этого вот… готового раздеть меня взглядом, говнюка с кривой судьбой…
Лавиной накатывает злоба.
— Пожалуйста, — добавляет мягко, в диссонанс моим чувствам.
— А толку?! Вне зависимости от того, что я тебе посоветую, ты всё равно ничего не будешь делать. Не поменяешься, — стараюсь держаться, как гордая цыганка, но всё же последние слова цежу сквозь зубы, стиснув руки в кулаки.
Однако, злость отлично просушивает непрошеные слёзы.
— Держи, — видя мою реакцию, неуверенно протягивает мне деньги и бумажную салфетку, а я впервые не радуюсь столь крупной купюре, не хочу брать. Чувствую, — нельзя. Марк смотрит как-то так… будто всё понимает и даже сочувствует. Даже от похоти во взгляде ни следа не осталось. Странный тип… Как есть, странный… Будто вся его фальшь, смешавшись необъяснимым образом, сейчас, преобразилась в нечто настоящее.
— Денег мне твоих не нужно. В них слёзы моего суженого. А за душу, я бы на твоём месте ещё поборолась, — его счастье, что я цыганка импульсивная, но отходчивая. — Раз уж тебе так совет мой нужен, внимай. Завтра всё начнётся и завтра же может и закончиться. Решать тебе.
Резко выдёргиваю своё запястье из его хватки, ожидая сопротивления, но он держит несильно и при моей попытке высвободиться, совсем ослабляет хватку, а на его лице читается непередаваемая смесь эмоций. Кажется, этот человек сам сейчас не понимает, что чувствует.
Ухожу к своему столику, стараясь стереть с лица печаль, чтобы не спугнуть Судьбинушку. Это ж надо настолько себя уничтожить при жизни?
На душе всё как-то не так, паршиво. Будто не он нагрешил, а я что-то не по божьей воле только что сделала.
Чувствую, как жжёт спину от его взгляда, а затем слышу звук отодвигающегося стула, — Марк уходит, а я выдыхаю. Запястье, за которое он держался каких-то пару минут, до сих пор горит огнём, будто он жгучей мазью пользуется.
— Моди, и о чём столько времени можно было говорить с этим придурком? — весь вид Судьбинушки кричит о том, что он злится, ревнует! А ревнует, значит…?!
Вот, нет худа без добра! Настроение тут же ползёт вверх, и я уже не в силах сдержать улыбку плюхаюсь на стул и подаюсь поближе к Судьбинушке!
У того аж зрачки расширились, на что я усмехнулась, довольная от произведённого эффекта.
— О судьбе, мой хороший, о судьбе… Дай-ка чего выпить… — в горле от всего прочувствованного пересохло, а ведь я уловила всего лишь отголоски того, что лавиной грядёт на голову этого двурушника, Марка. То-то мне там поплохело до слёз. Не замечала я раньше за собой подобных ощущений. Неужели дар какой всё-таки от бабки передался?
Глава 6
Утро
— Спасибо, — улыбаюсь Судьбинушке, протянувшему мне чашку горячего ароматного кофе в постель. Он отвечает невероятно обаятельной идеальной белозубой улыбкой, аж дух захватывает! В его голубых глазах блестит озорной огонёк.
Чего-то задумал?!
После вчерашнего похода в ресторан его как подменили. Стал смотреть на меня совершенно другим взглядом. Мне бы радоваться, но преследует зудящее чувство неправильности.
Вчера в ресторане, после ухода Марка, я не была собой. В кои веки я подбирала каждое слово прежде, чем сказать. Даже следила за тем, как Степан держит вилку, и старалась повторять за ним. Мне так хотелось, чтобы он побыстрее перестал видеть во мне цыганку, как образ, сложившийся у него в мозгах, а увидел
