многое повидала на своем веку и сейчас радовалась своему уголку, который называла райским. С началом весны и до поздней осени не могла надышаться сосновым воздухом, воздухом своего детства. Удивительно, но радость всегда приходила, стоило ей закрыть за собой калитку в сад, и не исчезала весь день. А вставая утром, рано-рано, и думая, что ей нужно сегодня сделать, она невольно улыбалась, так было хорошо. А почему так хорошо, она даже не задумывалась. Хорошо, и все.
Последние два года она в основном жила на даче, а в город наведывалась ненадолго, на два — три дня. Каждый месяц ездила на электричке в Питер, чтобы получить пенсию, оплатить коммунальные услуги и проведать квартиру. Вытирала непонятно откуда налетевшую пыль, придирчиво осматривала все и отправлялась в Мельничный ручей. Ездить с возрастом становилось все труднее, но, несмотря на это, расставаться с квартирой Анна Петровна не хотела и даже разговоров о продаже слушать не желала. Она любила питерский дом — массивный, могучий, очень красивый домище. И городскую квартиру любила: две просторные комнаты с высокими потолками, большой кухней. На шумную улицу Стачек выходили только окна кухни. Стоило закрыть туда дверь, и наступала тишина.
Квартиру муж получил от Кировского завода, где работал металлургом в прокатном цехе. Она помнит охватившее ее чувство, когда они с Володей первый раз вошли в эту квартиру. От радости она заплакала, муж успокаивал ее, приговаривая:
— Ну, Аннушка, разве от радости плачут…
Она прижалась к нему и шептала:
— Не буду, не буду. — А слезы текли по щекам.
Нет Володи. Не то, чтобы она думала, будто жизнь будет вечной, но казалось, продлится она очень-очень долго. В тот день, когда муж последний раз уходил на работу, он остановился во дворе и помахал ей рукой, а она ответила ему тем же, стоя у окна. Так было всегда, как только они стали жить вместе, обязательно на прощание помахать рукой.
Вечером Володя не вернулся домой. Сердце остановилось. Он упал прямо в цехе, перед печами. Его отвезли в больницу, и врачам удалось вывести его из клинической смерти, но через шесть дней он все-таки умер. Почему остановилось сердце, никто не знает, не нашли никакой патологии. Чувствовал он себя всегда хорошо, был бодрым и веселым.
С уходом Володи жизнь померкла, стала черно-белой. Краски, музыка, радость остались в той жизни. Но еще был внук, которого оба они любили как никого другого. Теперь эта любовь осталась с ней одной. Первая мысль, проснувшись, была о нем. И днем она не раз вспоминала его, и, засыпая, думала о нем.
Она изредка смотрела на карту и поражалась, как далеко забросила внука воинская служба, о которой он мечтал, грезил с детства. Далекая Камчатка — словно другая планета. Письма от него приходили редко, а встречи по пальцам можно сосчитать. Для него берегла квартиру Анна Петровна, зная, что нет в целом мире прекраснее Петербурга. Все равно он вернется сюда. А внук все не приезжал, говорил: «Успеется, впереди целая жизнь». Ну что поделаешь, молодость… Она-то знала, что жизнь — это миг.
Однажды сдала квартиру внаем, оказались мошенники, чуть не приватизировали на себя. Испугалась, после того случая никого уже не пускала. В апреле этого года ей исполнилось восемьдесят пять годков, и хоть старушка она была шустрая, все равно мотаться в город на автобусе, электричке и метро было нелегко.
Вот тогда она и воспользовалась услугой Сбербанка, которую мы с женой ей насоветовали. Дело простое. Получая деньги на отдельный счет, пенсионер может полностью избавить себя от хлопот по оплате коммунальных услуг. Достаточно оформить в Сбербанке длительное поручение, и со счета автоматически и точно в срок будут переводиться для этого необходимые деньги. Контролировать операции легко и просто с помощью информации о платежах банком — об этом сообщат на сотовый телефон. Сколько радости было у Анны Петровны!
Однако месяца через четыре она позвонила мне, и я сразу почувствовал неладное.
— Миша, помоги мне, пожалуйста.
— Что случилось, Анна Петровна?
— Да особо ничего не случилось, только после того, как я заключила договор со Сбербанком, меня уже дважды оштрафовали за несвоевременную оплату коммунальных услуг. Я уже несколько раз была в банке, но все безрезультатно. Ссылаются на компьютер и обещают разобраться.
Через час я с Анной Петровной был в банке. Тесное помещеньице, четыре стеклянных окошка для операторов. Работало всего двое, на остальных висели таблички с извещением о перерыве на обед. Народу много, страшная духота, очередь продвигалась медленно. Я давно не попадал в такие условия. Мне казалось, очереди исчезли с приходом демократии и рынка. Ну, разве что в кассы стадионов или на гала-концерты известных исполнителей очереди еще случались. Однако нет, они не стали рудиментом прошлого. Присесть было некуда, только в уголке стоял маленький, почти игрушечный столик с такими же игрушечными стульями. Кое-как уговорил уже немолодую женщину, чтобы она уступила место Анне Петровне.
Два часа нечеловеческого испытания, когда малейшее неосторожное движение, необдуманное слово или желание «подвинуться» без очереди может привести к взрыву. Господи, для меня эта мука несравнима ни с чем, даже с нахождением у зубного врача. Бессмысленное стояние в очереди — нет этому никакого оправдания, это проклятие за все грехи человеческие. Так вот, наконец мы приблизились вплотную к окошечку, за которым сидела женщина лет тридцати с усталым, потерянным лицом и, казалось, у нее было одно желание — закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы не видеть и не слышать всего, что творится вокруг. Раза два я повторил просьбу проверить, по какой причине со счета Анны Петровны сняты штрафы за несвоевременную уплату коммунальных услуг. Женщина-оператор смотрела на меня равнодушно-стеклянным взглядом, потом и вправду зажмурила глаза, обхватив рукой лоб, но это были доли секунды. Откинув руку и широко открыв глаза, она спросила:
— А я-то тут причем?
— Тогда скажите, кто причем. За этим мы к вам и пришли.
— Не мешайте работать, это не мой вопрос.
— Вы думаете, отстояв два часа, я просто так уйду? — спросил я.
Все это приходилось говорить в небольшое овальное отверстие снизу окошка, куда суют документы и деньги для оплаты. Диалога явно не получалось. Я постоянно нагибал голову, чтобы услышать ответы на вопросы. Но ответы были одни: с нарастающим раздражением меня просили не мешать работать. Очередь нервничала. Я взял себя в руки, давил на жалость — то есть на возраст Анны Петровны и невозможность стоять в очередях. Наконец ситуация, как мне показалось, разрядилась.
— Я позову старшего по
