своего «племянничка» — жених, а? — протянул Калита. Глаза у него смеялись. — Ты ничего не заметил в ресторане?
Бахарев поднял голову от листа бумаги — он заканчивал докладную записку, — сдержанно улыбнулся.
— Не могу выдавать семейную тайну.
— Ладно, я нелюбопытный. Тайна так тайна. — Калита щелкнул ножом, оглядел стол. — Ты скоро?
— У меня все. — Бахарев протянул ему докладную... — На сегодня все. — Он подавил зевок, потер длинными сухими пальцами щеки, словно снимая паутину. — Устал. Весь вечер — ресторан. Валютчики в первозданном виде. Этакий, как бы сказать, оазис в «пустыне».
— Оазис... бедуины с толкучки, черт бы их взял... Ах Марантиди, Марантиди, — вздохнул Калита. — Встал, как кость в горле. Пока у нас одна зацепка — сто твоих миллиардов, то есть, прости, Шнабеля. Я был в финотделе, справлялся — за Марантиди должок. Только бы взял! — Он с силой стукнул черенком ножа по стулу. — Сейчас главное — войти к нему в доверие.
— У него нет другого выхода! — неожиданно сказал Полонский высоким, звенящим голосом. Какие-то внутренние створки, сдерживавшие напор переполнявшего его чувства, вдруг раздвинулись, он сорвался с места и, покраснев, начал торопливо развивать мысль, казавшуюся ему значительной и глубокой:
— Для Марантиди сто миллиардов Шнабеля — единственный выход. То есть, с его точки зрения, возможность быстрой, безопасной игры. Он не может поступить иначе. В этом все дело! Его ответный ход психологически предопределен. То есть, если рассуждать диалектически, мы имеем случай, когда сила противника становится его слабостью. В этом все дело! — повторил Полонский с горячей мальчишеской убежденностью.
Калита, сдерживая улыбку, взглянул на Бориса:
— Ну?
— Очень логично, — сказал Бахарев, приподняв брони. — Даже, как бы сказать, немножко больше, чем нужно.
— Слышишь, Саша? — Калита встал, положил на плечо Полонского тяжелую руку. — Операция — это не шахматная партия. Марантиди осторожен и изворотлив. У него могут быть неизвестные нам резервы... И все-таки кость есть кость. Рассуждая диалектически, инородное тело, не более. Вытащим! — сказал Калита с короткой, жесткой усмешкой и подтолкнул Полонского к столику: — Ладно, садись, будем ужинать.
Очная ставка
Гуровского допрашивал Коля Пономарев. У Коли была репутация толкового, хотя и не хватающего с неба звезд работника. Он мог сутками не выходить из кабинета, распутывая какое-нибудь сложное дело, и в ДонГПУ никто не знал толком, когда он спит и ест.
Ел он мало и неохотно, словно выполняя какую-то надоевшую обязанность. Глаза у него были воспалены, лицо туго обтянуто нездоровой бледной кожей. Иногда он засыпал за столом, положив голову на тонкие, поросшие рыжеватыми волосами руки. Но стоило ему услышать сквозь сон чьи-то шаги под дверью, как он мгновенно вскидывал голову, и на лице проступало выражение привычной спокойной сосредоточенности.
— Задумался, понимаете, — говорил Коля, потирая пальцами высокий лоб и глядя на вошедшего прищуренными, как от яркого света, глазами. — Дело оказалось сложнее, чем мы предполагали...
Войдя к нему в кабинет, Гуровский, раздув ноздри, пренебрежительно фыркнул: «Совдепы, следователей — и то нет, мальчишки». Он, не спрашивая разрешения, сел на стул, широко расставив ноги и положив на колени огромные, со вздутыми венами кисти рук.
«Мастодонистый старик, — подумал Пономарев. — Идет в психическую. Пусть — легче будет справиться».
— Надеюсь, вам известно, что я адвокат? — пророкотал Гуровский, театрально вскинув голову. — И если говорить без излишней скромности, опытный адвокат?
— Известно, — вежливо сказал Пономарев.
— Отлично! — Гуровский наклонил и снова вскинул голову. — Следовательно, мне не нужно доказывать вам, что я знаю существующее законодательство в мельчайших подробностях...
— Очевидно, — бесстрастно сказал Пономарев.
— Так вот... — Гуровский сделал эффектную паузу. — Насколько мне известно, в моем случае закон устанавливает как меру кары только изъятие ценностей и обычные штрафные санкции по линии налоговых органов. Ценности вы уже изъяли. Штраф я готов уплатить хоть завтра. Но для этого вы должны отпустить меня. Иначе вмешается прокурор, и у вас, насколько я понимаю, могут быть неприятности.
— При том условии, — уточнил Пономарев, — что мы задержим вас свыше сорока восьми часов, не располагая данными для привлечения к уголовной ответственности.
— Вы хотите сказать, что у вас есть такие данные? — Гуровский шумно фыркнул. — Ну, знаете ли, батенька, это уж слишком.
— Во-первых, я вам не батенька, — тихо, но твердо сказал Пономарев. — А во-вторых, теперь на вопросы будете отвечать вы.
Пошарив в ящике стола, он положил перед собой золотое, в бриллиантах колье старинной работы.
— Ваше?
— Да.
— Где вы его приобрели?
— На бирже.
— У кого?
— Затрудняюсь сказать. Паспортные данные владельца колье меня не интересовали.
— Это осложняет ваше положение. — Пономарев протянул Гуровскому фотографию. — Вы знаете эту женщину?
— Да. Это жена моего знакомого — раввина.
— Обратите внимание на ее колье. Оно отчетливо видно. Совсем как ваше. Вы не находите?
— Сходство есть. Но фотография меня не убеждает.
— Согласен. Может быть, вас убедит настоящий владелец колье?
Гуровский пожал плечами.
Через несколько минут в кабинет вошел раввин Бен Иегуда. У него было удлиненное худощавое лицо с резкими складками у рта. Темные, без блеска, как вода на дне колодца, глаза, обведенные густой тенью, смотрели скорбно и отрешенно. Пономарев понял, что раввин избрал роль мученика, решившего возложить на свою голову терновый венец. Однако, увидев колье, Бен Иегуда весь подался вперед, и Пономареву показалось, что темная вода на дне колодца всколыхнулась, словно отразив беззвучно вспышку зарницы.
— Ваше? — спросил он, показав на колье.
— Да, да, — торопливо воскликнул раввин. — Фамильная ценность семьи. Мой свадебный подарок жене. Я хранил его в своем банковском сейфе. Увы, банк ограбили бандиты. Кажется, они называли себя левыми эсерами. Это было в девятнадцатом году. Тогда я понял, что самый надежный сейф — это государственный подарок... Можно? — Он бережно взял колье, поднес к самым глазам. — Вот видите, тут маленькая царапинка. Справедливость еще не совсем покинула эту землю!.. Простите, может быть, это тайна. Как оно попало к вам? — спросил Бен Иегуда, осторожно положив колье обратно на стол.
— Очень просто. Мы обнаружили эту вещицу при обыске у гражданина Гуровского.
Вода на дне колодца всколыхнулась снова, Бен Иегуда всем телом повернулся к
