Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
вибрировал. Лань могла видеть рассекающие воздух ноты, острые, как нож, и изогнутые, как косы.
А потом произошла самая невероятная вещь.
Металлический нагрудник солдата раскололся. Из центра эмблемы брызнула кровь, крылья стали красными.
Солдат отшатнулся. Половицы заслонили Лань обзор, так что она смогла увидеть только то, как ее мать взяла еще один аккорд.
На этот раз что-то с глухим стуком рухнуло на пол.
Другой солдат, не больше, чем серебряное пятно через трещину в половице, закричал и бросился в атаку. Прогремела музыка. Кровь, подобно музыкальным нотам, растеклась по линиям половиц.
Лань застыла, ее реальность раскололась между тем, что она могла видеть, и тем, чего она видеть не могла. Ее мать, играющая на лютне. И кровь, алая, как киноварь[8], брызжущая на стену, как ноты красной, красной песни.
В следующее мгновение тень рухнула. Ход битвы изменился.
Лань почувствовала это в силе, волнами прокатившейся по солдатам. Подобно волнам океана они расступились. В комнату вошел мужчина, и девочка сразу поняла, что он отличается от остальных. В его глазах плясала зимняя синева, а кожа напоминала лед. Мужчина был безоружен, но когда он поднял руку, на его запястьях блеснуло серебро.
– Отдай его мне.
Тогда Лань не поняла слов – только звуки, срывавшиеся с губ мужчины. Эти звуки, совершенно нетронутые, отдавались эхом в ее памяти на протяжении долгих ночей всех последующих циклов. Она хранила их до тех пор, пока не начала понимать элантийский язык достаточно, чтобы расшифровать последние слова мужчины, что убил ее мать.
Однако от слов матери девочку охватил ужас.
– Никогда.
Лань не могла забыть улыбку, застывшую на лице элантийского солдата, когда он соединил пальцы.
Щелк.
Струны деревянной лютни лопнули. То был звук ломающихся костей.
Щелк.
Вот так просто ее мать отбросило назад. Когда Лань моргнула, руки мужчины уже были окрашены кровью. Между его пальцами, как какой-то кошмарный драгоценный камень, было зажато все еще бьющееся сердце.
Циклы спустя Лань пожалела, что тогда моргнула. В течение одного взмаха ресниц элантийский мужчина совершил невозможное. Кто знает, не моргни она, может, ее мать была бы все еще жива.
«Маг, – подумала оцепеневшая Лань. – Маг, который принес с собой зиму».
Ее мать рухнула на пол прямо над тем местом, где пряталась Лань. Девочка почувствовала вкус крови на губах. Теплый, пахнущий медью и настолько бесспорно человеческий. Герои из ее рассказов никогда не истекали кровью.
Она открыла рот, чтобы закричать, но ее мать внезапно шевельнулась, сделала жест рукой, и Лань обнаружила, что ее горло сжато. Крик так и застрял у нее в груди. Глаза ее матери, широко раскрытые, встретились с глазами дочери.
Было ли это волшебством или просто силой женщины, которую не отпускало неоконченное дело, но в тот день ее матери потребовалось много-много времени, чтобы умереть. Когда Лань выползла из своего укрытия, Зимний Маг и солдаты ушли, оставив за собой только след из криков и крови. В воздухе витал безошибочно узнаваемый запах горелого металла.
В затылке Лань нарастало гудящее давление, словно что-то внутри было поймано в ловушку и ждало, когда его выпустят. Слезы текли по щекам девочки, пока она ползла по деревянному полу туда, где лежала ее умирающая мать. Из последних сил цепляясь за этот мир, женщина дрожащими пальцами взяла Лань за руку.
В этот момент, когда мать повернулась к ней, глаза ее были ярче всех серебряных звезд в ночи. Глаза, которые сияли.
Она прижала палец к внутренней стороне левого запястья Лань, и мир девочки взорвался ослепительной белой вспышкой.
Постепенно свет угас. Мир снова стал прежним: лакированные панели чайного домика, алый диванчик для двоих, приглушенный шум за окнами. Тупая, пульсирующая головная боль, жужжание в ушах и вкус желчи и чего-то похожего на металл на языке.
Распростертый на чистом полу из сандалового дерева между ней и диванчиком лежал труп генерала Доннарона Дж. Тарли.
5
Ложь во благо может погубить целые царства.
Генерал Ешин Норо Сургэнь из клана Джошеновой Стали, «Классика войны»
Лань была уверена, что закричит, но она только молча смотрела на тело. Девушка смотрела на него так, будто если она будет смотреть на него достаточно пристально, он сможет ожить.
Точно так же, как ее мать, возможно, не умерла бы, если бы она не моргнула в тот день. Лань слышала биение собственного сердца, резкий приступ смеха госпожи Мэн доносился до нее сквозь половицы, и на девушку обрушилась реальность положения, в котором она оказалась. Она посмотрела на труп, по-настоящему посмотрела, отметив неестественный изгиб шеи, все еще открытые глаза и изогнутый в ухмылке рот. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он просто неудачно упал.
Несчастный случай, что произошел во время игр в постели. Как глупо. Причиной смерти элантийского Ангела, найденного в компании хина, могло стать только одно. Отправят ли ее на виселицу? Ждет ли ее публичная казнь? Или же мучительная смерть от рук одного из магов?
Поток мрачных мыслей прервали шаги в коридоре, тихие, как поскрипывание ветра в старых стенах чайного домика.
Преодолев оцепенение, Лань схватила нож для масла, который все еще лежал на полу у ее ног. Шаги приближались. Было слишком поздно прятать тело, она должна… должна…
Взгляд Лань остановился на алом диванчике в нескольких шагах от нее. Девушка бросилась к трупу и, протащив его, как мешок с рисом, без всякого намека на тактичность принялась запихивать под диван конечности, голову и все остальное. Дав вытянувшейся руке солдата хорошего пинка, девушка выпрямилась.
К тому времени, как деревянные двери распахнулись, она была готова.
– Если не собираетесь удивить меня выпечкой, можете отложить этот нож для масла.
Лань застыла. Она узнала этот голос – насыщенный и темный, со всеми оттенками дымчатого ночного неба.
Тот же хин, с которым она разговаривала ранее, за два аккуратных щелчка своих лакированных ботинок вошел в комнату и снова закрыл дверь. Лань сразу заметила, что он снял одну из черных перчаток. Она ожидала, что кожа на его руках будет гладкой, как полированное дерево – верный признак аристократического воспитания, – но его ладонь была покрыта десятками бледных, пересекающихся и сморщенных линий.
– Ну? Не стойте же на месте. Скажите мне, где он. – В тишине комнаты его голос звучал повелительно. Так мог бы разговаривать император.
Ей потребовалось еще мгновение, чтобы осознать: теперь он говорил с ней на хинском, идеальном, стандартном для императорского двора хинском, на котором говорили ее мать
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
