испытание состоит в том, что девушка, претендующая на доступ к сокровенным тайнам школы, на власть над мужчинами, должна проявить высшую доблесть, переместиться из Киото в Нара без носильщиков, не выходя из носилок. Помнишь, они появлялись на этой дороге три года назад? Появятся еще через три.
— Вы уверены, учитель? Ну, что там была девушка?
— Конечно, я уверен. Я в состоянии отличить девушку от чудовища. Вообще я восхищен! Это такой вызов! Я не уверен, что решился бы на нечто подобное в таком положении! Это изумительно совершенное искусство — завладеть вниманием первого встречного, найти к нему подход, использовать его и оставить довольным на большой дороге! Я уж не говорю о сопутствующих опасностях!
— Учитель… Разве это не значит, что и к вам нашли подход, использовали и оставили... Хм... Довольным.
— Конечно, нет. Она же сама мне все рассказала. Она описала мне свое положение. Мы искренне поговорили, и я нашел, что не могу не помочь столь отважной девушке... Н-да.
Мацуда остановился, задумавшись. Я терпеливо ждал.
Внезапно Мацуда развернулся и широко зашагал обратно, туда, где мы оставили носилки. Я поспешил следом.
Нужно ли говорить, что мы не нашли носилки на прежнем месте? Даже следов.
— Это же здесь было? — Мацуда возбужденно оглядывался. — Да, здесь, хорошо помню. А куда она делась? Мимо нас никто не проходил! Значит, она окрутила кого-то, кто шел из города? Хитрая лиса! Давай поддадим, мы их нагоним!
Мы никого не нагнали. Ночь глубока и холодна, мы были одни на пустой дороге.
Наконец Мацуда сдался и мы побрели обратно. Вернулись домой мы глубокой ночью.
— Послушай, — задумчиво произнес Мацуда. — Давай договоримся. О сегодняшнем деле никому ни слова.
— Конечно, учитель.
— Никому. Ты понял?
— Да. Я понял.
— Вот и ладно.
Я не знаю, рассказал ли Мацуда что-то моему деду, но дикие слухи еще долго бродили по окрестностям. Ряды таскающих чудесные носилки на себе множились и исчислялись уже, наверное, сотнями. Расстояние, пройденное под носилками, удлинилось, время тоже, счет шел на сотни ри много дней и ночей, уже болтали о каких-то огненных шарах и прочей такой дичи, о чем и вспоминать не хочу. С Мацуда мы об этом больше не говорили. Стыдно было…
Сильнее этого случая меня впечатлила, наверное, только история о ложных лисьих огнях.
Это была печальная глубокая осень, особенно угрюмая в этих горных местах. Но я тогда этого не знал, что здесь особенно печально, и был всем доволен.
Холодный ветер нес сырые листья кленов, и на пустых, очищенных от урожая суходольных полях замерцали лисьи огни.
— Что-то рано они в этом году, — нахмурившись, проговорила мать, стоя в вечерней полутьме у ограды двора. — Не к добру это. Голод будет.
Встав рядом, я следил, как призрачные огни плывут в темноте, и понял, что желание выяснить, что это там, невыносимо. Ведь еще и долг диктует мне следить за такими неурочными странностями, не беда ли к нам подкрадывается?
— Простите, матушка, — поклонился я, — но мне нужно идти. По делу.
— Опять по делу, — вздохнула мать. — Куда же это ты пойдешь? Ночь уже. Совсем тебя дед загонял… Иди уж и возвращайся пораньше.
Мацуда я нашел в обычном месте в маленьком храме в бамбуковой роще, и идею мою он встретил без воодушевления.
— Дались тебе эти огни, — буркнул он. — Они тут каждый год появляются. Лисы богини Инари собрались на сходку, дело обычное.
— Мать говорит, рано они, голод может быть.
— Мы теперь каждую неурочную примету проверять будем? — сварливо отозвался Мацуда. После истории с носилками он был постоянно не в духе, во всем сомневался и ничем не был доволен. Похоже, она изрядно уязвила его самолюбие.
Хмуро он покосился на меня:
— Твой дед говорил тебе об этом?
— Нет, учитель.
— Ну и предоставь событиям идти своим чередом.
— Как скажете, учитель…
Мацуда, остро прищурившись одним глазом, словно лучник, покосился на меня:
— Да неужели? Я смотрю, в тебе прорезалась наконец фамильная дерзость. Глазки-то потупил, послушный сын и внук, а сам задумал, небось, чего? Ты глаза-то от меня не прячь, я эту вашу манеру давно изучил, меня так не проведешь, я тут с вами давно живу.
Я сидел перед ним на коленях, как положено ученику, потупившись, и не знал, что и сказать.
— Ладно, — недовольно отозвался Мацуда, поднимаясь с нагретого места и вкладывая короткий меч в ножнах за пояс. — Нет мне покоя. Посмотрим, что это там такое, разомнем ноги на сон грядущий...
К полям мы пошли не прямой дорогой, а через лесистые холмы над ней, чтобы не быть обнаруженными кем бы то ни было. Небо было ясное, огромная россыпь звезд излучала холод, а узкий как нож лунный серп блестел полированным серебром, словно украшение на шлеме военачальника.
Было тихо, похрустывали ветки под ногами.
На лесистый гребень склона, выходящего на поля, мы уже почти подползали на корточках, прячась в подлеске.
— Так вот что это такое, — пробормотал Мацуда под нос, окинув взглядом поле.
С замиранием сердца, готовый увидеть все что угодно, любые чудеса мира, я приподнялся и бросил взгляд вниз.
Там были люди. Не лисы. С маленькими трепещущими огоньками на кончиках лучин они бродили по полю и копались в земле. На затылках у них белели грубые лисьи маски.
Я удивленно следил за происходящим.
— Кто это?
Мацуда покосился на меня и ответил:
— Это нелюди.
Это было страшно, и это было непонятно. Я, конечно, слышал о нелюдях, но не думал, что их может быть столько! Увидев мое непонимание, Мацуда добавил:
— Это изгои из людского рода. Преступники земных и небесных законов. Тут деревня недалеко, они оттуда. Правительство ссылает их туда. Они там работают с кожей животных и заняты прочими нечистыми занятиями.
— Я никогда о ней не слышал.
— Ну еще бы…
Он еще какое-то время следил за движением огней, потом бросил:
— Идем отсюда.
Когда мы достаточно удалились, он добавил:
— Передай своему деду, что изгои просеивают озимую пашню в поисках несобранного проса. Значит, правительству уже нечем их кормить. Весной и то верно — голод будет.
Глава 6. Запрещенная книга. Сказ о том, что не стоит брать на мокрое дело полных недоумков.
Я
