рассказал деду все, что мы узнали с Мацуда, на малом семейном совете, в присутствии дяди и моего двоюродного брата, которого мой дядя уже понемногу вводил в семейные дела.
Все это время, пока говорили, я чувствовал его взгляд, полный обжигающей ненависти и… И зависти?
Дослушав, дед раздраженно вздохнул:
— В этих местах всегда было трудно собрать требуемый урожай, а теперь, когда князя заменили, дела и вовсе расстроены. Две шкуры с крестьян не спустишь. Нам придется закупать рис на стороне. А мы только сестру твою сговорили.
— Сговорили? Сестру? Когда? За кого?
Я, занятый делами нашего с Мацуда дозора, совершенно ничего об этом не знал.
— За достойного человека, не изволь беспокоиться, — дед улыбался. — Без урона нашей чести. Семья надежная. И нужная. Живут только далеко, в долине внизу. Тем и полезны. Пора нам спускаться с гор.
Я, признаться, оказался не готов к таким новостям.
— Ты не беспокойся, — усмехнулся дед. — Выдадим сестру и тебя сговорим. Есть у меня на примете хорошая девица. Эх, расходы… Сколько на один пир только потратим?
— Мешков двадцать выложить придется, не меньше, — довольно отозвался мой обычно рачительный дядя. — А положим меньше, не поймут, скажут, нищеброды.
— Расходы… — вздохнул дед.
Нет. Я не готов к таким новостям. Ни к тому, что сестра уходит из дома, ни к тому, что я скоро женюсь сам, хотя в этом не было ничего необычного.
Обсудили расходы на свадьбу, и затем дед отпустил всех.
— А ты задержись, — бросил мне дед. — Передашь кое-что своему учителю.
Недовольные тем, что их выставили первыми, дядя и брат откланялись.
— Подай мне сверток из почетной ниши, — указал мне дед. — Да, этот. Неси сюда.
Я с поклоном забрал указанный мне предмет из стенной ниши, где хранились семейные реликвии вроде свитка с семейной родословной, и с трепетом отнес плоский легкий сверток деду на столик.
Дед развернул потертый шелк. Внутри оказалась тонкая потрепанная тетрадка, сшитая из грубой желтоватой бумаги, какой я еще не видел. Странные узоры покрывали первую страницу, и не сразу я понял, что это знаки какой-то неведомой мне письменности.
— Это книга, — произнес задумчиво мой дед, открыв и закрыв страницу. — Книга южных варваров.
Дед передал книгу мне.
— Что здесь написано? — Я жадно перелистывал страницы. Странные крючковатые строчки, горизонтальные, и черно-белые рисунки человека необычно, чудовищно носатого и удивительно бородатого в дивно странной мешковатой одежде. Он стоял всегда в забавных разнообразных позах и всегда с ружьем. Изображения ружей я уже видел и узнал их и тут.
— Это мушкетерский кодекс, — ответил дед.
— Что-что?
— Это подарок, который я получил очень давно. Ты этого еще не слышал, но в этом году Ставка своим указом запретила владеть книгами южных варваров. Теперь за это будут наказывать. Вам следует сбыть эту вещь с рук. Как можно дальше отсюда и как можно незаметнее. Я бы предпочел сжечь ее теперь, но такие вещи имеют своих ценителей и немало стоят. А твоя сестра нуждается в приданом.
— Я понял.
Поклонившись, я спрятал тетрадку на груди и покинул дом моего деда, никого из домочадцев не встретив.
Но во дворе нашего дома я столкнулся с младшим братом. Вот кого я не ожидал здесь встретить. Не ожидал и не хотел.
— Нужно что-то? — неласково спросил я его. Спрятанный на груди под запахом кимоно сверток жег грудь, и мне не терпелось отправиться в бамбуковую рощу на встречу с Мацуда.
Брат поклонился мне и ошарашил:
— Возьмите меня с собой сегодня вечером, почтенный старший брат. В ваш дозор за спокойствием духов.
Я не нашелся сразу что ответить. Это был шаг к примирению, который я сам бы никогда не решился предпринять, и было глупо и отвергать его теперь, и если бы не сегодняшнее поручение деда, я бы… Но я не мог сейчас. Я уже понимал, что есть вещи, в которые никак не следует посвящать больше трех человек, и это было как раз такое.
— А чего именно сейчас? — недовольно буркнул я.
— Отец сказал, — внезапно смутившись, признался брат.
Н-да. Так это еще и не он сам придумал.
— Сегодня никак невозможно, — почти искренне сожалея, отозвался я. — Может быть, в другой раз.
— Значит, никогда, — внезапно вспыхнув черным взором, воткнул в меня словно пару лезвий мой дорогой, любящий младший брат.
Я не намеревался задерживаться так долго, и эта странная беседа уже сильно меня тяготила. Но прежде чем я ушел, он успел бросить мне в спину:
— Тебе всегда позволяли больше, чем остальным. Тебе всегда достается самое лучшее, всё для тебя! Все тебя жалеют, — проскрипел он зубами. — А все потому, что твой отец не вернулся.
— Не болтал бы ты о том, чего не знаешь, — с внезапной для меня самого ледяной яростью процедил я. — Ведь это ты у нас избранный любимчик, у которого все есть, не тебе завидовать мне-то.
— Тебя учат быть воином! — выкрикнул брат. — А меня — писарем!
— Какая разница? — Я действительно не понял этого его вопля. Меняешь меч на кисть, когда это приемлемо, как говаривал Мацуда. — Это не важно, что ты умеешь, ты все унаследуешь.
— А я этого не хочу! Я хочу делать все, что вздумается, как ты!
— Но я не делаю, что вздумается…
— Действительно? Это не ты бродишь ночами, когда остальным следует спать, не ты ходишь куда дойдешь, а не остаешься дома, не ты сражаешься с чудовищами? Говоришь с дедом в любое время, когда я его вижу только по большим праздникам? Разве это все не о тебе?
Я был поражен.
— Я не делаю ничего из этого ради удовольствия…
— Предлагаешь мне в это просто поверить?
Я не нашел что ответить тогда. Да и позже не нашел тоже.
Я просто ушел тогда…
***
— Помню, помню эту книжицу, а как же… — Мацуда перелистывал страницы. — Я знал человека, что это написал. Девяносто восемь позиций с мушкетом, — прищурился он, глядя на текст.
— Вы умеете это читать?
— Испанский-то? Умею. И дед твой тоже. А тебя не учили? Гм, странно, старшего-то своего он точно учил.
Искоса взглянув на меня, Мацуда добавил:
— Ладно, не
