не знала. Но уже в бытность Серым Стражем я с этой рыжей пообщаться успел. К моему сожалению, не так близко, как мне бы того хотелось, но достаточно, чтобы почувствовать, как она отражается на фоне окружающего мира. Для отправной точки этого было достаточно.
До сих пор я избегал искать своих знакомых во снах. Не то чтобы я боялся общения, но… О чём нам было говорить? О том, что они все такие живые и успешные, а я такой мёртвый и рогатый? Пользы или удовлетворения мне бы это не принесло, а проблем могло и доставить, сложись дело так, что я оставался бы в своём мире, уж я-то своих «друзей» успел изучить, как облупленных. Самая близкая моя знакомая чародейка первой бы попыталась меня прикончить окончательно, не посмотрев на все жаркие ночи, что были между нами, остальные и менее знакомые маги повели бы себя точно так же, просто на пару минут позже. А с обычными разумными общение и вовсе проходило бы по статье «принципиально бесполезное», только друг другу настроение бы испортили — и всё. Поэтому хоть и знал я многих, но никого не искал, а если бы случайно нашёл, скорее всего, отвернулся.
Но сейчас ситуация слегка поменялась, да и выбирать не приходилось, образ же очаровательной рыжей непоседы, подпитываемый нереализованным желанием, горел в моём сознании намного ярче прочих, известных по эльфинажу, вот я её и выбрал. Конечно, искать маленькую девочку в другом мире по образу её взрослой версии из мира прошлого, да ещё будучи демоном, что опирается на воспоминание смертного, — то ещё удовольствие и даже звучит бредово, вот только, с точки зрения означенного демона, всё не так уж плохо. Потратив на поиски примерно декаду, я нашёл искомую особу в её сне. Судя по всему, здесь она всё же перебралась в эльфинаж до отбытия Нерии в Круг, так как визит храмовников в квартал эльфов явно отпечатался в её детском сознании, породив причудливую смесь двух разных страхов и образов-воспоминаний, на основе которых и родился её сон.
Мать Шианни растила её одна, кем был отец, девушка доподлинно не знала, хоть и верила, что он был долийским воином, потом мать слегла с лихорадкой и так и не оправилась, после чего ребёнка забрал к себе в эльфинаж дядя. Эту историю я знал, только теперь видел её в искажённой форме, когда умирающая мать девочки страдает на ложе, а вокруг фермы, где они жили, ходят толпы закованных в латы страшных людей и каким-то образом мешают той выздороветь. Мутноватая фантасмагория с мутноватыми и плывущими образами, но на детский кошмар вполне тянет. Везёт мне что-то на кошмарные сны маленьких девочек…
Не став ломать уже привычный алгоритм работы, я вторгся Волей в пространство сна и создал несколько образов героических долийских эльфов, которые напали на храмовников, а сам придал своей одежде очертания мантии Хранителя, не забыв нанести на лицо валласлин. Недолгий бой закончился победой эльфов, и вот «Хранитель» уже склоняется к больной женщине, начиная магическое лечение, в то время как самый красивый и статный лучник берёт на руки девочку. Энергия от исполнения сокровенных желаний накатила валом, с лихвой компенсируя все затраты на преодоление сопротивления чужого сна и поиски ребёнка. Фантом исцелённой женщины поднялся, Шианни была заключена уже в двойные объятья, и на несколько минут я позволил ей насладиться счастливым и радостным сном. Сила, которая и была той самой «внутренней» маной, наиболее ценной для демона, всё пребывала и пребывала, пока я не начал опасаться, что такими темпами девочка эмоционально перегорит. Пиково, при своём «спасении», Нерия дала мне заметно больше, но время наслаждения исполненным желанием длилось недолго, здесь же поток был и долгим, и интенсивным — много интенсивнее, чем дают девять из десяти обычных снов. В общем, слегка заволновавшись, я попросил девочку выйти со мной на пару минут, помогая себе осторожным давлением Воли, так как расставаться с фантомами родителей она совсем не хотела. Тем не менее мягкие уговоры и кивки от повинующихся моей команде «родителей» убедили Шианни, после чего мы пересекли порог хибары и оказались уже в моём сне, воплощающем образ пустынной улочки денеримского эльфинажа в ярких лучах рассвета.
Дальше начался следующий этап, состоящий из «разбудить» девочку во сне, сорвав «сонную пелену» и с неё, и «попросить помочь». Со вторым в итоге проблем не оказалось, но вот с первым я умаялся. Тут было недостаточно сконцентрироваться на концепции адекватного мышления и восприятия мира снов так, словно это происходит наяву, и слегка надавить Волей, что я делал с Нерией. Мне пришлось буквально отдирать эту пелену, работая Волей, словно зубилом в руках скульптора, посекундно боясь, что вместо прояснения сознания я это сознание раздавлю в блин неловким движением силой.
Демоны не могут влезть в тело без разрешения или внешней помощи, как не могут без него захватить или сожрать душу, разве что затащив ту в свой домен, но вот навредить этой душе без какой-то итоговой пользы для себя очень даже способны. И если обычный демон Гнева, просочившись в сон человека или эльфа и испепелив там образ его духовного тела, тем самым лишь заставит его проснуться и слегка повредит ауру, что затянется сама собой за пару недель, подарив в процессе немного головной боли, то такой, как я, при ударе в полную силу этого человека просто уничтожит. Душа-то в тело ещё вернётся — этому никак не помешать, если ты не затащил её в домен, и человек даже проснётся и ещё какое-то время поживёт, но потом «сгорит» в лихорадке буквально за несколько дней, потому что повреждения духовного тела отражаются на теле физическом, и разодранная в клочья душа уже не сможет поддерживать жизнь в материальной оболочке. Поэтому-то я и боялся, и маялся, опасаясь навредить.
И то ли сонная пелена на детях сидит ещё крепче, чем на взрослых неодарённых, то ли конкретно мне попалась такая мечтательно-рассеянная особа, но полноценно привести её в сознание удалось только с третьего захода, до этого хоть и проясняя мышление девочки, но недостаточно. Зато, когда в глазах Шианни наконец-то отразилось адекватное восприятие реальности, мы всё-таки смогли нормально поговорить, и я был вознаграждён за все труды.
Рыжая бунтарка пока ещё не стала бунтаркой, тяжело переживая потерю матери и редко решаясь показать носик из дома дяди, хотя самый острый период уже прошёл, и она уже не плакала под одеялом, прижимая к груди плюшевого мабари. Теперь она
