Книга Сердце Рароха - Элли Флорес

* * *

В корчме Вышату знали все, потому встречали как самого князя, криками радости и приглашениями присесть именно за их столик и отведать наилучшего меда.

— А ну, сдвигайте столы, братцы! — заорал боярич, срывая шапку и швыряя ее об пол. — Эй, корчемщик, разомни длани свои — сейчас начнется такое веселье, что силы тебе понадобятся! Наливай всем за мой счет, да так, чтобы пены было чуть, а меду ядреного — вдоволь в каждой кружке!

Предложение встретили ревом одобрения и свистом. Кто-то захлопал в ладоши, и вскоре аплодировала вся гулящая компания полуночников.

— За кого пьем-то, братец? — взревел из дальнего угла седоусый купчишка, которого почти успели обобрать до нитки сидевшие тут же братья-наперсточники. И сопроводил вопрос громкой отрыжкой. Его сосед справа, молоденький послушник из храма, побледнел и замахал руками перед носом — видно, съел купчишка многовато лука с редькой.

— За тех мужиков, что козней бабских счастливо избежали и всласть погуляли на своем веку, пьем первый круг, милые! — заорал Вышата. — Пьем до дна, или обижусь навеки, знайте!

Шум, который поднялся при эдакой здравице, был поистине оглушительным. В и без того спертом воздухе зала стали попыхивать трубки разных размеров, кое-кто слабосильный уже падал со скамьи хмельной головушкой вниз, а гульбище только разгоралось.

Пили все, изобретая все новые и самые фантастические здравицы, пена лилась на пол, слуги не успевали подносить закуску, корчемщик же по имени Борята, мужик с виду смирный, а на деле — плутище, каких мало, бегал к огромным бочкам с охапкой кружек, после отирал ноющие от напряжения ручищи и радовался прибытку.

Гаркун пытался не дать господину хотя бы выпивать каждую кружку залпом — запрещать же все скверное питие он не смел, хотя очень хотел. Да и как запретишь девятнадцатилетнему молодцу, который одной рукой телегу за передок поднять может?

Голова Вышаты шла кругом; стены то наплывали на него, то отдалялись; гул толпы звучал то совсем близко, отдаваясь где-то в пятках и седалище, то в какой-то страшной дали, будто с берегов неяви.

Вдруг на приблизившейся грязной стене заметил он бегущего усатого таракана и изготовился прихлопнуть его одним пальцем, но… Палец врезался в бревно и от боли Вышата слегка протрезвел.

А потом он поднял глаза на вход и замер, как охотничий пес, сделавший стойку на законную дичь. Прямо перед ним, на пороге родной корчмы, сияя белозубой улыбкой и поправляя рыжие волосы, стоял тот самый подлец, укравший у него и любовь, и мечту, и счастье.

Икнув, боярич поднялся на ноги и сжал кулаки, каждый величиной с добрую тыкву. Дядька, предчувствуя лихо, уже лез через ряды пирующих и что-то кричал, но для Вышаты мир померк и все чувства сосредоточились на единственной цели.

— У-у-убью-у-у-у! — и с ревом матерого быка оскорбленный в лучших чувствах поклонник ринулся на похитителя купеческой женки, дабы стереть его с лица матери-сырой земли.

* * *

Когда едва передвигающий ноги Гаркун постучал в родные ворота, Велинег выглянул сразу же. Фонари на углах, щедро заправленные с вечера, давали достаточно света, чтобы рассмотреть ужасный вид старика — ворот рубахи был сорван, как и часть левого рукава, но главное, по ткани расползлись знакомые бурые пятна. А правый глаз Гаркуна украшал свежайший огромный синяк, и кругом шла царапина с засохшими подтеками крови.

Сопоставив это с тем, что недавно Гаркун сопровождал молодого господина в подозрительную полуночную вылазку, Велинег быстро вышел на улицу и расстегнул ножны меча. Но чужаков поблизости не оказалось, как и Вышаты. Зато его холоп трепетал от страха и что-то шептал себе под нос, как скаженный.

— Где боярич? Почему один вернулся? А ну говори все, сучок скрипучий, пока не вытряс из тебя дух! — начальник охраны был зол прежде всего на себя. Зря он поддался на уговоры Вышаты и выпустил его ночью без должной охраны. — Ну!

— Ба… Батюшка Велинег… Не гневайся, смилуйся… — лепет старика стал громче, но связать слова как следует он пока не мог.

— Да говори ж ты, наконец!

— В корчме он… Подрался с залетным молодцем…

— И что? Кулаком тому парнишке заехал? И тебе попало, потому что разнять хотел? Так дело привычное, что ты разводишь тут переполох? — насупился Велинег.

— Так подрался он не кулаками, батюшка Велинег… Сила в нем проснулась страшная, баженецкая — из стен камни выпрыгивать начали, людей сечь, потом столы да лавки трескаться стали, а потом откуда ни возьмись, мишка желтый посреди корчмы возник — на задние лапы присел, передними машет и рычит, аки гром, тут все и поползли на карачках по углам и на выход…

Велинег, приоткрыв рот и схватившись за рукоять меча, слушал — и холодел нутром. Не усмотрели, отпустили юнца глупого гулять на приволье. И догулялся таки, своевольник, позорник!

— А хуже того, батюшка Велинег, тот залетный молодец тоже оказался бажененком, только силу иную применил, все бочки махом вышибло и всех гостей и корчемщика медом да пивом по маковку чуть не залило! А как медведя увидал, зажмурился — и напротив бурого встал большой ящер лазурного цвету, и как поднимет гребень да зашипит, язык раздвоенный высунув! — Гаркун оживился и махал руками, описывая сражение двух буйных юнцов. — Хошь верь, хошь не верь, но оба эти чудных зверя точно к нам из неяви пришли, потому как нет таких на нашей земле, и никогда не было.

«Пришла беда — отворяй ворота». Только это и стучало в голову побледневшего Велинега. Один взбесившийся бажененок в городе — плохо, но еще не смертельно. Можно списать выплеск силы на случай, подкупить свидетелей, многое можно сделать. Но двое, схватившиеся насмерть в людном месте — уже светопреставление. Главным образом потому, что градский жрец Огнесвета сразу же отправит весточку в главный храм в Межеполье, и верховный жрец Зареслав позаботится о том, чтобы виновных наказать по всей строгости.

А виновны тут даже не сами юнцы, а те взрослые, которые вовремя не разглядели в них силу или разглядели, но скрыли и не послали на «суд баженят» в храм. С Вышатой случилось последнее — отец, мать и все слуги давным-давно узнали о его особинке, но Олисава встала на дыбы и запретила отсылать сыночка, а Златан при всей своей мощи жену обожал и перечить ей не посмел.

Следовательно, будет кара и Златану, и ему, Велинегу, и чуть не всем домочадцам. И простым откупом тут не отделаешься, да и