Она уставилась на свои сапоги:
– Почему бы не бросить его в озеро, надев ему камень на шею? Если он говорил правду, то выживет, если лгал, то утонет. Знаешь, сто лет назад именно так проверяли правдивость ведьм.
Дэниелу очень хотелось обнять ее и утешить.
– Мы служим системе, Люси. Я не считаю ее совершенной, но она неплоха. Только неукоснительно соблюдая закон, мы можем сделать эту систему лучше.
Она принялась пинать пол кончиком сапога. Дэниел обхватил ее за талию:
– Мы будем ссориться всякий раз, когда не сойдемся во мнениях?
– Нет, мы будем делать это чаще, потому что у нас совершенно разные взгляды на жизнь.
– В одном мы все-таки находим общий язык. – Он коснулся бедер девушки, но, ощутив ее напряженность, опустил руки. Люси была слишком расстроена. – Не хочешь мне ничего рассказать?
Какое-то время оба молчали. Дэниел не задавал никаких вопросов, не торопил. Однако Люси понимала, что он ждет и будет ждать ее рассказа до тех пор, пока она обо всем ему не поведает. Кроме того, ей внезапно захотелось поделиться с Дэниелом событиями прошлых лет.
– Ты сочтешь меня еще большей идиоткой, чем я тебе кажусь.
– Не думаю, что это возможно. – Он одарил девушку дразнящей улыбкой, потом поддел пальцем ее подбородок.
Люси опустила голову на грудь Дэниела, не желая, чтобы он видел унижение в ее взгляде.
– Мне было семнадцать лет. Я сбежала из школьного общежития и пошла на дискотеку.
– Ты была несовершеннолетней, Люси.
– Почти совершеннолетней, – она вздохнула. – Моя подруга приехала погостить в город на выходные, и мы решили пойти потанцевать. Ничего предосудительного.
– Что произошло?
– Я так и не поняла до конца, что произошло. Я пила только кока-колу. К нам клеились двое парней, и это нас немного смущало. Вдруг меня стало тошнить, и я пошла в туалет. У меня кружилась голова. А эти молодые люди вывели меня на свежий воздух. – Ее сердце учащенно забилось при воспоминании. – Моя подруга Сиенна вышла из клуба. Она сказала, что меня не было в клубе двадцать минут. Сиенна увидела, что эти парни куда-то волокут меня, и закричала. Они убежали, а я упала на землю… Дело в том, что я не помню о произошедшем со мной за эти двадцать минут.
Дэниел замер. Люси почувствовала его напряжение и решила поскорее закончить свой рассказ.
– Сиенна отвела меня в общежитие. Меня всю трясло, а руки у меня были в крови. Я поранила их, падая на асфальт. В то мгновение, когда я уже хотела пробраться в свою комнату, появилась директор общежития.
– Что она сделала?
– Она сочла, что я пьяна. Не поверила моим объяснениям, говоря, что я все это придумала, чтобы меня не исключили из школы.
– И не поручила доктору осмотреть тебя?
– Ее все считали черствой. Кроме того, я не в первый раз убегала из общежития, – Люси поморщилась. – На следующий день меня по-прежнему тошнило, и директриса повела меня к доктору.
– Что сказал доктор?
– Он поверил мне. Приехала полиция, я давала показания.
– Ты же сказала, что ничего не помнила.
– Я помнила, как один из парней крепко прижимал меня к себе и я не могла вырваться. Полицейские задавали мне жуткие вопросы. Несмотря на то, что было семнадцать лет, я была девственницей. Доктор проверил меня, и…
– Ты была…
– Я осталась невинной. – Она вспомнила, с каким облегчением выслушала тогда слова доктора. Однако вопросы полицейских доконали ее. Люси перестала не только доверять людям, особенно мужчинам, но уже не могла верить даже самой себе. Необузданное, дикое бунтарство взыграло в ней. Люси часто меняла работу, ибо постоянно сталкивалась с тем, что работодатели хотели подогнать ее под какие-нибудь стандарты. Она выставляла вон любовников посреди ночи, потому что не могла чувствовать себя в их объятиях до конца спокойно и в безопасности.
Однако сейчас в объятиях Дэниела девушка ощущала непривычную безмятежность. Она не понимала, почему доверяет ему, и ей становилось от этого страшно.
– Одноклассники стали после того случая коситься на меня, распускать сплетни, будто я чуть ли не преступница. Я не опровергала слухи, потому что мне не хватало смелости. Люди, подобные тебе, служащие этой системы, лишили меня уверенности в своих силах. Я понимала, что не смогу свидетельствовать в суде против тех парней, ведь мне никто не поверил бы. Я прогуливала уроки, нарушала все школьные правила, сбегала из общежития. Но я не употребляла алкоголь, наркотики и не клеилась к парням.
– Зачем же ты сбегала из общежития?
– Мне нравилось танцевать. Я обожала свободу, которую дает танец. Терпеть не могу, когда меня учат, что можно, а что нельзя, – она вздохнула. – Повсюду одни правила, а мне это не слишком нравится, понимаешь?
– Понимаю…
– Когда тебе постоянно говорят, что и когда ты должен делать, поневоле начнешь сопротивляться. Мой отец хотел сделать из нас с сестрой заводных обезьянок… Ты должен встретиться с моей сестрой.
– Зачем?
– Она пострадала от отцовского диктата больше всего. Отец сразу понял, что из меня не удастся сделать паиньку, поэтому принялся за мою сестру. Он донимал ее дома, потом ее отправили в школу-интернат… – Люси подняла голову. – Я не люблю, когда мной помыкают, Дэниел.
Он рассмеялся:
– Не многие это любят.
– Знаю.
Наступило молчание. Какое-то время Дэниел крепко прижимал к себе Люси, потом его объятия ослабли.
– Ты ни в чем не виновата, – он говорил тихо, желая ее успокоить, но Люси снова разнервничалась. Девушка начала вдруг осуждать саму себя. Как жаль, что она столько не сумела сделать в этой жизни…
Дэниел слегка потряс ее:
– Это могло произойти с кем угодно.
Люси не нашлась, что ответить. Рассудком она понимала, что Дэниел прав, но упрямство запрещало ей признать это.
– Несмотря на произошедшее с тобой на дискотеке, ты все же работаешь в баре.
– Мне нравится наблюдать за тем, как люди отдыхают. Нравится помогать им отвлечься от работы, создавать благоприятную для этого обстановку… Может, я вообще захочу произвести в баре переворот.
– Это как?
– Скажу, чтобы подавали напитки прямо в бутылках, из которых посетители будут пить через соломинку, – она впервые за все время улыбнулась. – Да мало ли что можно придумать!
Дэниел улыбнулся:
– Тебе не откажешь в смелости, Люси. Я уверен, что ты смогла бы тогда свидетельствовать в суде.
– Нет, тогда все было иначе. Я не смогла бы рассказывать интимные подробности перед надменными выскочками, вроде… – она умолкла.
