к Василию Александровичу подбежала Маша и помогла снять валенки.
— А его я сам раздену, — сказал Василий Александрович. — Идите, Маша, занимайтесь своим делом.
Приведя себя в порядок перед зеркалом, Василий Александрович обернулся к Григорию Петровичу:
— Скрипку пока оставь здесь.
Григорий Петрович прошел за Василием Александровичем в довольно просторную комнату. Посреди комнаты стоял большой стол. Над столом висела лампа, из-под белого абажура лился мягкий свет. У одной стены, возле блестящего черного пианино, сидели две женщины — седеющая дама и тоненькая девушка. Немного поодаль от них в кресле читала книгу молодая женщина. В другом углу комнаты, за столиком, покрытым зеленым сукном, четверо мужчин играли в карты.
— Семь пик! — донесся до Григория Петровича громкий возглас.
— Без одной остались, батюшка, — смеясь, ответил седоусый мужчина с коротко подстриженными волосами и короткой бородкой, в светлом коричневом пиджаке.
— Господа, разрешите отрекомендовать вам нашего Паганини, — сказал Василий Александрович, — прошу любить и жаловать.
Григорий Петрович подошел к седоусому мужчине — хозяину дома Матвею Николаевичу Звереву.
— Здравствуйте, Матвей Николаевич!
— Здравствуйте, здравствуйте, Григорий Петрович! — Зверев задержал руку учителя в своей. — Ой, нехорошо, нехорошо, Григорий Петрович. Совсем вы возгордились. А нас, стариков, уважать надо. Могли бы навестить, не дожидаясь, когда за вами пришлют…
Пока Григорий Петрович обменивался рукопожатиями с партнерами Зверева по преферансу, Василий Александрович подошел к женщинам.
— Почему вы так поздно, Василий Александрович? — спросила тоненькая девушка.
— Метель-то какая! Только начало ноября, а погода совсем зимняя. Пока я ходил за Григорием Петровичем, меня чуть не занесло… Да и дорога неблизкая, Тамара Матвеевна…
— Не называйте меня Тамарой Матвеевной. Я не люблю, когда так называют. Зовите просто Тамара. По-студенчески…
— Тамара, что ты говоришь? — возмущенно воскликнула седеющая женщина.
— Ах, маман, ne le trouvez pas mauvais[8], времена изменились.
В это время Зверев подвел к женщинам Григория Петровича.
— Ольга Павловна, вот человек, не уважающий старших и не признающий начальства, — учитель Григорий Петрович Веткан, — сказал Зверев, обращаясь к пожилой даме. Потом он повернулся к Григорию Петровичу — Моя жена, или, как говорит поэт, «подруга вечная моя». А эта трясогузка доводится мне дочерью. А эта особа, как и вы, просветитель народа, учительница Начарсолинской школы Зоя Ивановна Кугунерова.
Ольга Павловна, а за ней Тамара и Зоя Ивановна подали руку Григорию Петровичу.
— Ольга Павловна давно уже на вас, Григорий Петрович, имеет виды, — улыбнулся Зверев.
— Ну и рекомендуешь же ты меня, Матвей Николаевич!
— Я хотел сказать, Ольга Павловна давно- мечтает сыграть с вами дуэтом.
— Григорий Петрович, вы принесли скрипку?
— Без скрипки я бы его сюда не привел, — вмешался в разговор Василий Александрович.
— Матвей Николаевич, я за вас взял, — окликнул Зверева один из карточных игроков — мужчина с пепельной бородой — и поднял карты, — а батюшка снова торгуется до семерки пик.
— Спасибо, доктор, здесь думать нечего: семерка треф, — ответил Зверев и, возвращаясь к карточному столику, сказал жене: — Ольга Павловна, ты уж займись гостями.
Ольга Павловна ласково посмотрела на учителя:
— Говорят, вы, Григорий Петрович, великолепно играете на скрипке? Где вы учились музыке?
— Те, кто считает меня хорошим музыкантом, глубоко заблуждаются, я — самый обыкновенный дилетант. Специально нигде не учился, единственно лишь, как и все семинаристы, посещал в семинарии уроки музыки.
Григорий Петрович и Ольга Павловна заговорили о музыке. Тамара, прислушиваясь к их разговору и время от времени с интересом посматривая на молодого учителя, перебирала ноты.
Зоя Ивановна и Василий Александрович сели в стороне.
— Тебе, Зоя Ивановна, необходимо выяснить, правда ли Тамаре пришлось покинуть Петербург из-за участия в студенческом революционном кружке или же у нашего уважаемого Матвея Николаевича просто не хватает средств прилично содержать свою дочь в столице?
— По-моему, последнее более похоже на правду, — сказала Зоя Ивановна.
— Может быть и то и другое. Во всяком случае, она вращалась в студенческом кругу, и нам нужно бы поближе познакомиться с ней. Тебе это сделать удобнее. А этого анархиста, — Василий Александрович кивнул на Григория Петровича, — я сам наставлю на правильный путь. За последнее время он стал совсем иным… Теперь он к нам, марксистам, относится с уважением, хотя мы и русские. А ведь прежде он в каждом русском видел врага: «Вы колонизаторы, вы нас за людей не считаете, вы пьете нашу кровь!» А теперь так не говорит. Но сюда я его еле заманил. Никак не хотел идти. Вон смотри, как мирно беседует с Ольгой Павловной о музыке, а попробуй только сказать что-нибудь неуважительное о марийцах, взорвется, как порох…
Григорий Петрович направился в прихожую за скрипкой, Ольга Павловна повернулась к Василию Александровичу:
— Ваш протеже просто прелесть… Как тонко он чувствует музыку.
— Кто поговорит с мамой о музыке, тот сразу становится прелестью, — усмехнулась Тамара. — Будто на всем свете существует только одна музыка.
— Тамара Матвеевна… Ах, извините, просто Тамара, — поправился Василий Александрович, — Григорий Петрович может говорить не только о музыке, но и о многом другом. Например, он очень хорошо разбирается в модах.
Григорий Петрович вернулся в зал со скрипкой и смычком.
— Что будем играть? — спросила Ольга Павловна.
— Что вам будет угодно, если найдутся ноты, — ответил Григорий Петрович.
— В таком случае начнем с концерта Моцарта. — Ольга Павловна поставила на пюпитр ноты и зажгла свечи на пианино.
Григорий Петрович уверенно взял первую ноту. Он позабыл обо всем на свете, весь отдавшись очарованию и силе гениальной музыки. Ольга Павловна аккомпанировала прекрасно.
Прозвучал последний аккорд, и не успел он затихнуть, как послышались аплодисменты. Григорий Петрович поднял голову: игроки оставили свои карты, оборвали разговор Зоя Ивановна и Василий Александрович, Тамара, широко раскрыв глаза, смотрела на смычок в руке Григория Петровича. Зверев, аплодируя, встал из-за стола:
— Браво! Браво!..
Григорий Петрович не ожидал такого успеха, он смутился и потупился.
— Господа, отложим партию на завтра, — предложил партнерам Зверев. — Посвятим сегодняшний вечер музыке… Ольга Павловна, будьте добры, арию Демона.
Ольга Павловна взяла вступительные аккорды. Матвей Николаевич запел мягким басом:
Не плачь, дитя, не плачь напрасно…
Пение Матвея Николаевича тоже встретило всеобщее одобрение.
— Теперь попросим спеть нам что-нибудь Тамару Матвеевну, — сказал Василий Александрович.
— К сожалению, я не пою.
— Тогда, может быть, вы декламируете?
— Правда, Тамара, прочти что-нибудь, — обратилась к дочери Ольга Павловна. — Я тебе проаккомпанирую.
— Мама, пожалуйста, сыграй что-нибудь в миноре.
Ольга Павловна тронула клавиши. Тамара начала декламировать. У нее оказался приятный грудной альт.
Может быть, это был только радостный сон.
Кто-то светлый открыл мне дорогу мою…
И
