руки в боки, когда Сенда двинулись в обратный путь.
Происшествие заинтриговало Чикиту. Значит, Микаэло и остальные мулатики — ее дядья и тетки? Она хотела было разузнать у отца подробности, но вид у того был такой гневный, что она передумала.
Исчезновение дона Бенигно породило множество слухов в Матансасе. Кто-то утверждал, что старик выжил в огненном пекле и теперь с помутившимся рассудком бродил по усадьбам и выпрашивал подаяние. Кто-то придерживался другого мнения: помещик укрылся в далеком селении, поскольку не мог перенести вынужденной позорной нищеты. Также ходили слухи, будто мамби держат его пленным в партизанском лагере. И нельзя было исключать, что Пальмира нашла его останки и схоронила в тайном месте, дабы доказать, что она и ее ублюдки ему дороже, чем белая семья.
Глава III
Чикита становится полиглоткой. Появление Буки, манхуари. Урок вокала. Безумие Хосе Хасинто Миланеса. Наконец-то женщина. Тайна Мундо. Сара Бернар выступает в Матансасе. Встреча с Божественной в гримерной театра «Эстебан». Сияние талисмана. Видения в полнолуние.
Чикиту в ее двадцати шести дюймах больше всего тяготил не угол зрения, под которым она вынуждена была созерцать мир. Угол, открывавший ей сперва нечищенные ботинки с худыми подошвами, а уж после — блузку и драгоценную сапфировую брошь или исцарапанные пыльные ножки обеденного стола вместо вышитой скатерти и сервиза севрского фарфора. Было нечто унизительное и, без сомнения, несправедливое в том, что она всегда находилась ближе к муравейникам, чем к птичьим гнездам, и поневоле мирилась с этой разочаровывающей точкой обзора, если кто-то не вызывался поднять ее на стул или взять на руки. Но было и кое-что похуже.
Больше всего тяготила ее даже не оскорбительная скорость, с которой тянулись и тянулись вверх те, кто некогда был с ней одного роста. И не удивленные либо жалобные взгляды, жалящие, как булавки, и не смущение видевших ее впервые, тщетно пытавшихся скрыть изумление. Все это можно было, собрав волю в кулак, вынести.
Страшнее и больнее всего было то, что иногда с ней обращались так, будто она была обделена не только ростом, но и умом. Считали, что ее мозг по причине малости плохо работает. Это заблуждение доводило ее до бешенства — оно и понятно, если учесть, что с юных лет Чикита выказывала незаурядный ум.
В три года она начала различать буквы и однажды поразила родителей чтением заголовков в газете. С того дня она от корки до корки прочитывала всю печатную продукцию, какая попадалась, — от номеров детского журнала «Попугайчик» до альманахов с жизнеописаниями святых из бабушкиной коллекции.
Сенда и подумать не могли о том, чтобы записать дочь в школу Святой Риты для благородных девиц на потеху зевакам и сплетницам, и наняли домашнюю наставницу. Кроме того, Сирения давала ей уроки рисования и вышивания, а доктор в свободное время обучал ее французскому, на котором Чикита вскоре выучилась свободно говорить и писать.
Заметив способности дочери к иностранным языкам, Игнасио воспользовался тем, что его добрый друг Энрике Лесерфф находился некоторым образом у него в долгу, и попросил принять Чикиту на обучение. Выдающемуся полиглоту, в совершенстве владевшему более чем двадцатью языками, ничего не оставалось, как согласиться. В первый день он снисходительно осведомился по-французски, какой язык девочка желает выучить.
— Сперва греческий и латынь, — ответила Чикита, глядя ему прямо в глаза и боясь залиться краской. — Потом английский, если вам не трудно, а уж после… не могу решить — немецкий или итальянский.
Учитель рассмеялся, приятно удивленный тщеславием и любознательностью ученицы, и в конце занятия подарил ей несколько латинских и итальянских грамматик: эти языки, на его взгляд, чересчур простые, она вполне может освоить и сама. Со временем Чикита, подобно Клеопатре, свободно заговорила на семи языках.
Однако Лесерфф оказался не единственным эрудитом в Матансасе, сумевшим оценить и подстегнуть Чикитин интеллект. Дон Франсиско де Химено, натуралист, историк и литератор, имевший славу ходячей энциклопедии, подолгу болтал с девочкой всякий раз, бывая в гостях у Сенда. Страстный поклонник естественных и гуманитарных наук, Панчо де Химено объездил Европу и Соединенные Штаты и какое-то время занимал пост мэра Матансаса. Но потом война и превратности судьбы оставили его почти вовсе без средств: в пору знакомства с Чикитой он трудился скромным служащим мэрии и составлял карту провинции.
Чикита забрасывала терпеливого и великодушного знатока вопросами из самых разных областей знания, от астрономии и географии до истории и ботаники, и дон Панчо отвечал, не унижая ее упрощениями. Возможно, из-за того, что была вскормлена молоком верблюдицы Нефертити, Чикита испытывала особенный интерес к Древнему Египту. Она без устали слушала рассказы Химено о пирамидах Гизы и гробницах Долины царей. Как жаль, что великий Шампольон, расшифровавший иероглифы, давно скончался! Вот уж кто бы в два счета разгадал, что написано на ее амулете.
Однажды дон Панчо принес Чиките подарок. Это был экземпляр Atractosteus tristoechus, рыбины, известной как манхуари, только что выловленный в устье реки Сан-Хуан. По словам Химено, рыба эта представляла собой настоящее живое ископаемое, поскольку появилась на Земле миллионы лет назад. Чикита восхищенно рассматривала длинное цилиндрическое туловище, покрытое даже не чешуей, а броней из жестких буро-зеленых пластинок. Плоская голова напоминала крокодилью, в пасти виднелись три ряда острых зубов, а глазки горели лукавством.
— Манхуари везет в том смысле, что они несъедобны и никто на них не охотится, — заметил натуралист. — И да не введет вас в заблуждение его костистость и неподвижность: он способен плыть с удивительной скоростью.
Чикита решила назвать Atractosteus tristoechus Букой и велела Минге с Рустикой поселить его в пруду в патио.
— А что оно ест? — осведомилась старуха, не скрывая отвращения к новому домашнему питомцу.
— Плотояден, — ответил мудрец, наблюдая за тем, как рыбина медленно тычется во все углы прудика с целью изучить новый дом. — Ему можно давать лягушек, ящериц, крабов и кусочки мяса.
За все их долгие беседы Панчо де Химено лишь однажды оставил вопрос Чикиты без ответа. Это случилось, когда она попросила рассказать про его кузена Хосе Хасинто Миланеса, того самого поэта, который сочинил «Бегство горлицы». Правда ли, что несчастный сошел с ума еще в юности? И почему он лишился рассудка? Дон Панчо неловко закашлялся, и Игнасио пришлось прийти на помощь: она и так уже злоупотребила временем ученого, а посему следует отложить просвещение на следующий раз.
Третьим человеком, оказавшим значительное влияние на Чикиту в отрочестве, стала местная сопрано Урсула Девилль. В ту пору она уже
