Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
еще несколько лет. А ведь он тоже ничего не видел, находясь в мешке.
Витя Зубрилов иногда пел песни по заказу. Чаще других его просили спеть про молодого офицера, как он приехал к жене. Нам, пацанам, такие сюжеты были не так интересны, мы предпочитали другое, я мало что запомнил дословно, а вот по контексту, по смыслу:
Этот случай совсем был недавно,
Под Ростовом, прошедшей зимой,
Молодой офицер, парень славный,
Шлет письмо он в деревню домой.
— Дорогая моя, я калека,
Нет ни рук и ни ног у меня,
Пожалей ты меня, человека,
Не бросай, дорогая, меня.
А жена отвечает: — «Я еще ведь совсем молодая» и «О прошлом прошу позабыть».
Но внизу нацарапано было,
Написал там сыночек родной:
— Пусть мамаша тебя позабыла,
Приезжай, милый папа, домой.
За тобой я ухаживать буду…
Такой же незатейливой рифмой далее сообщалось, что офицер этот, герой, весь в медалях и с орденом, неожиданно приехал:
Я тебя думал только проверить
И характер известен мне твой…
Жена пытается вывернуться:
Как заплачет жена молодая:
— Это шутка лишь только была,
А теперь ты на деле узнаешь,
Что не так уж плоха я и зла.
Но офицер, разумеется, ей не поверил, забрал сына и уехал, сказав напоследок: — «За сыночка спокойна ты будь», так как он сам вырастит малыша и Родина-мать не оставит его в беде.
Была еще и переделка одной популярной песни, с похожим сюжетом, чувствуется некоторое иезуитство, ритм и рифма кое-где хромают, но впечатление, особенно среди женщин, она производила почти такое же:
Ранним солнечным утречком провожала она
Своего ненаглядного, своего паренька.
Ты служи, ненаглядный мой, обо мне не тужи.
Если что-то случится вдруг, обо всем напиши.
Не проходит и годика, парень весточку шлет,
Перебило мне ноженьки, обожгло все лицо.
Коли любишь по-прежнему, и горит огонек,
Приезжай, забери меня, пишет ей паренек.
Но ответила девушка, что любви больше нет,
Что все чувства потеряны, вот такой был ответ.
Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь,
Зарастут твои ноженьки, проживешь как-нибудь.
Ранним солнечным утречком возвращался домой
Скорым курьерским поездом паренек молодой,
С голубыми петлицами, с папиросой в зубах,
Шел походкою бодрою, на обеих ногах.
И с улыбкой и радостью парня встретила мать.
Прибежала та девушка и хотела обнять,
Расскажи, ненаглядный мой, сколько бед повидал,
А боец оттолкнул ее и с усмешкой сказал:
Ковыляй потихонечку,
А меня ты забудь.
Заросли мои ноженьки,
Проживу как-нибудь.
Эта тема была, как говорится, животрепещущей, ее бурно обсуждали, особенно женщины, и такие случаи действительно были. Да, много было калек, да, некоторые испытывали своих подруг, а у иных душевная стойкость была столь велика, так не хотели быть обузой для своих родных, доживали век в госпиталях и интернатах, где уход был хоть и казенный, но постоянный. Находились женщины, которые выцарапывали своих дорогих и из таких мест, а были и случаи, описанные в песне. Чего только не бывает в жизни.
Похожий момент трепетно описан в рассказе А Новикова-Прибоя «Лишний», только там случай более ранний, времен русско-японской войны, искалеченный солдат не решился испортить жизнь своей семье.
Как бедно жили некоторые семьи. У некоторых ребят в классе не было портфеля или сумки и они связывали стопку учебников и книг веревочкой. Один мальчишка в соседнем классе носил штаны, сшитые из мешка, видны были даже параллельные полосы, которые иногда бывают на мешках. Многие до самых холодов ходили босиком, потом кое-какая обувка у них находилась. Один Толя, когда уже стали замерзать лужи, явился в класс в галошах. Одна галоша была по ноге и целая, а другая велика, рваная и из дыр торчали клочки соломы. В этот момент проходили родительские собрания и учителя убеждали поделиться, у кого что есть, и сами много приносили. После этого слишком уж вопиющих таких фактов не было, а впоследствии и районо и облоно обследовали такие семьи и по возможности помогали. Случаев, чтобы кто-то из таких родителей запивался, не было, нехватки были у всех. Я где-то понимал Тома Кенти, это мальчик из книги Марка Твена «Принц и нищий», когда он рассказывал принцу, как живут его сестры: — «Да зачем, ваше величество, им по второму платью, ведь не по два же у них тела».
А бедность в те времена порой выглядела так, что современная молодежь даже не может себе представить. Во многих семьях старые стулья износились, поскольку были сделаны в царские времена, и сидели на березовых чурках. Стаканы после войны легкая или какая там промышленность тоже начала выпускать не сразу, и стаканы делались из бутылок. Пропитанную керосином нитку обматывали вокруг бутылки в нужном месте, поджигали, а потом, когда нитка разгорелась, окунали бутылку в ведро с водой. Бутылка лопалась точно в нужном месте. Теперь следовало притупить острые края точильным бруском или напильником, и самодельный стакан был готов к употреблению.
Признаком не то чтобы уж зажиточности, а то, что семья эта живет не так уж плохо, служили занавески на окнах, крашеный пол, и отдельная, не в воротах, калитка в ограде.
На окраинах некоторых улиц располагались самые настоящие землянки, выкопанные оставшимися без мужчин, погибших на войне, женщинами. Три или четыре их было. Развалилась в соседней деревне их хилая избушка, и родни никакой нет, а у всех знакомых и соседей своего горя и хлопот выше головы. Они и решили перебраться на станцию, там и работа посерьезней, и народу побольше, и магазины, и больница, и все такое прочее. Один парень из нашего класса жил там, и я несколько раз заходил в это первобытное жилище.
Жили там три человека, хозяйка, женщина средних лет, работала уборщицей на вокзале, дочь, здоровенная девка лет шестнадцати, с небольшим бельмом на глазу, по-моему, нигде не училась, а тоже где-то работала, и парнишка, мой ровесник, в отличие от сестры щуплый и низкорослый.
Я где-то уже упоминал о подобном, сейчас попробую описать поподробнее. Яма выкапывалась на высоком по возможности месте, глубиной метра полтора, а ширина метра три на четыре. Вынутый грунт равномерно раскладывался по краям, на которые ставили три-четыре ряда из обрезков бревен, толстых жердей, что бедной хозяйке удалось достать. Там же, где ловчей, выводилось окошко, или скорее, его подобие. Все это обмазывалось толстым слоем из глины с навозом и обшивалось изнутри досками. Крыша тоже была из того, что бог послал, и что уж там можно было применить от старого жилища, и закрывалась дерном. Пологий спуск с одной стороны, и как можно более плотная дверь. И
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
