Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
много и охотно беседовал, с какими-либо просьбами обращался не часто, приглашал его домой и угощал самодельной наливкой, чем удивлял всех остальных соседей. Я тоже стал вхож в их дом, поскольку время от времени надо было достать или поместить туда что-нибудь с чердака, погреба или подполья, сами они, ясное дело, сделать это уже давно были не в состоянии.
На кухне у них стоял очень шаткий стол. Конец одной ножки был отломан, и под нее подставляли кирпич. Он иногда выскальзывал из-под ножки и все поставленное там съезжало на край, порой даже валилось на пол. Спустя какое-то время отец вытащил этот стол в ограду, принес инструмент и деревянный брусок, заменил сломанную ножку и все там как можно плотно закрепил. Хозяйка быстрее обычного кружилась там и только ахала, всплескивая короткими руками. Иван Иванович одобрительно пыхтел, кивал головой, потом ушел в сарай и вернулся оттуда с бутылкой смородиновой наливки.
Год 1954
В это время объявился в поселке Витя Зубрилов, которого не было два года. Он был осужден за драку в клубе и ругань в адрес милиционера. Сколько же ему в ту пору было лет, 22 или 23? Отбывал наказание на северной стройке, в тундре, там недалеко от океана строили железную дорогу. Как раз в 1954 году было принято решение стройку эту прикрыть.
Заключенных с тяжелыми статьями распределили по другим лагерям, а к Вите с другими такими же отнеслись уже по-другому. Витя рассказывал:
— Привезли нас в Тобольск, человек двести, у всех у нас хулиганка, воровство по мелочи, прописка просроченная, и кто-то наверху решил, что с нами можно помягче и в Тобольск спустили такую директиву. Туда-то нас пригнали, а фондов не отпустили на это дело. Кормить нас надо, содержать. Объели мы за неделю все ихние припасы, начальник выстроил нас и заявил:
— Знаете что, мать-перемать, чухайте-ка вы к себе домой, билеты выпишем, но если что еще натворите, мать-перемать, все адреса и дела здесь остаются, и если что, мало не покажется. Настращал нас и отпустил.
Витя вел себя вполне прилично, устроился на железную дорогу, жениться не торопился и лучше всего чувствовал в общении с молодежью. Часто он приходил на нашу улицу, где жили его родственники, там на проулке между дворами лежала куча бревен. Иной раз собиралось человек до полусотни, Витя приносил гитару и пел песни, и не только блатные, но и популярные в то время. Пел и играл как профессиональный артист, с большим умением и мастерством.
Он не восхвалял блатной мир, не было этого и не связывался с людьми, как-то к этому причастными, конечно, и такие были в поселке, вот только вид у него был еще тот. Короткая прическа, брюки клеш, заправленные в сапоги, начищенные и сморщенные снизу, как говорят, гармошкой. Из-за голенища иногда он доставал ножик, но маленький, складной. На зоне он выбил себе зуб, сквозь дырку от которого ловко сплевывал. Года через полтора-два увлекся он одной сослуживицей, и та отучила его от подобных манер, сошлись они потом.
Где-то через год или два заходил иногда в нашу компанию уже взрослый парень, лет шестнадцати, к своим ровесникам. Он недавно освободился, провел месяца два в тюрьме по недоказанному обвинению в хулиганстве, сколько-то там его мурыжили, а потом все-таки отпустили. Парень этот, Степан, не скрывал здесь, что был виновен, и усиленно пытался показать, что он-де, тертый и опытный в таких делах. — Да вы знаете, я сидел, на колу мотал, — и тыкал в нос собеседнику ладонь с какой-то примитивной наколкой.
Наконец один из его знакомых не выдержал, схватил Степана за грудки, тряхнул и притиснул к стволу березы, дело происходило в лесу. — Заткнись, сука, чем гордиться вздумал. Тебя, скотину, пожалели, а ты тут еще вякаешь чего-то. — После этого Степан опомнился и не вспоминал больше о своем приключении. Работал он потом трактористом в совхозе.
Наша станция обеспечивала работой больше половины взрослого населения поселка. Отец мой, как я уже говорил, был дежурным по станции. Он формировал составы, принимал и отправлял поезда. Приходилось также контролировать станционное хозяйство и при каком-либо сбое сигнализировать в соответствующие службы.
Я очень гордился, когда отец выходил на перрон в красной фуражке и поднимал сигнал к отправлению. Паровоз свистел, пыхтел, дергался, лязг прокатывался от головы к хвосту состава и поезд медленно покидал перрон. Разгонялся до приличной скорости он долго, целую минуту можно было идти рядом и разговаривать, и еще с минуту его было легко догнать, так что эпизод из фильма «Офицеры», когда Варрава собирал букет для рожавшей жены друга, вполне мог иметь место, тем более, что тогдашние паровозы были послабее послевоенных. Нынешние же пассажирские составы разгоняются буквально за пять — шесть секунд.
У одного из моих приятелей отец работал главным кондуктором. Этот мужичок был весьма невелик и когда он летом в брезентовом плаще, а зимой в тулупе с волочащимися по снегу полами, шел к последнему, всегда с тормозной площадкой вагону, его даже было жалко. Каким-то образом он размещал на себе три сигнальных фонаря, тормозной башмак, сумку с разноцветными флажками и жестяной дудкой, несколько специальных сигналов, молоток на длинной ручке, сумку с обедом и вроде что-то еще. Чуточку о плаще. Немного намокнув, он приобретал жестяную твердость и если присев и поставив его на полы, вылезти из-под него, то плащ оставался стоять.
Известны истории про кошек, которые, будучи брошены или забыты где-либо, спустя месяцы, пройдя сотни километров, возвращаются к хозяевам. Случай не такой значительный произошел и в нашей семье. Наш сибирский кот Васька вдруг начал гадить где попало. После того, как он отметился в валенках, которые кому-то подшивал отец, у того лопнуло терпение и он послал Михаила увезти его куда подальше. Михаил протестовал, я ревел рядом с ним, но отец был непреклонен. Дружок Михаила не согласился взять кота, и тот был вынужден послушать отца. Дождавшись, когда я куда-то убежал, Михаил запихал кота в мешок, привязал его к багажнику велосипеда и увез на Зеленинские выпаса. Это место находилось километрах в двенадцати от поселка, там всегда было много груздей, и действительно, казахи там пасли свою живность, лошадей, овец и прочее. Приехав туда, Михаил выпустил кота, подождал, когда тот залез на дерево, и сразу уехал. Ему тоже было очень жалко.
Прошло три дня, я все еще был в расстройстве и вдруг не поверил своим глазам, ко мне с крыши спускался наш кот. Как видно, он понял свою вину и поначалу прятался от отца. Гадить он перестал, и отец объявил амнистию. Прощеный кот жил у нас
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
