А ТО И ОТКРЫТУЮ ВРАЖДЕБНОСТЬ.
Однако ее, возможно, будет легче принять, если рассматривать не через призму попирания судами родительских прав, а как общественную гарантию того, что в случае разногласий между законными опекунами ребенка на защиту его интересов всегда встанет назначенный государством судья.
Между тем для решения каких-либо конкретных вопросов, связанных с ребенком, в суд могут обращаться не только его враждующие родители. Возвращаясь к случаям, с которыми вы ознакомились в начале данной главы, стоит отметить, что вопрос о медицинском лечении маленьких детей также может решаться на основании частного обращения в суд по семейным делам. Закон и врачебная этика обязывают врачей действовать в наилучших интересах ребенка или подростка в возрасте до восемнадцати лет, которому они оказывают медицинскую помощь[27] (41). Чаще всего мнения родителей и врачей совпадают. У подавляющего большинства больных детей врачи и родители приходят к согласию по поводу того, какое именно лечение отвечает наилучшим интересам ребенка. В исключительно редких ситуациях врачи и родители все же расходятся во мнении до такой степени, что для принятия решения о лечении приходится вмешиваться суду (42).
В случае возникновения спора механизм его разрешения находится в ведении суда. Дети постарше, к примеру, могут оказаться достаточно компетентными, чтобы дать согласие (анализ их «компетентности» включает оценку степени их зрелости и способности понимать, о чем идет речь), однако могут и отказаться от лечения, которое, по мнению врачей, отвечает их лучшим интересам[28].
В 1993 году, словно отголоском романа Иэна Макьюэна «Закон о детях», пятнадцатилетний больной лейкемией отказался от спасительного переливания крови на том основании, что это противоречило одному из принципов его религии Свидетелей Иеговы. Больница обратилась в Высокий суд за разрешением лечить мальчика в соответствии с его наилучшими интересами, какими их видели врачи. Суд, приняв во внимание пожелания и религиозные убеждения мальчика как часть общей оценки его наилучших интересов, тем не менее постановил, что переливание должно быть проведено[29] (43). У этого случая было трагическое продолжение: через несколько лет, когда этот юноша достиг совершеннолетия, лейкемия вернулась, и ему уже никто не мог запретить отказаться от лечения, в результате чего он умер мучеником своей веры.
Если ребенок не в состоянии дать согласие на лечение, это решение принимают родители, выполняя свои законные обязанности. Между тем родители тоже не всегда действуют в интересах своего ребенка. В 2014 году совсем маленький мальчик Б. получил сильные ожоги в результате несчастного случая. Пересадка кожи, которую должны были провести врачи, скорее всего, потребовала бы переливания крови; без этого существовал реальный риск смерти. Родители, оба набожные Свидетели Иеговы, отказались дать согласие на лечение. Траст Национальной службы здравоохранения обратился в Высокий суд за разрешением. Как и следовало ожидать, Высокий суд в очередной раз подтвердил давний принцип, согласно которому желания родителей, может, и заслуживают «большого уважения», однако в конечном счете «не могут быть важнее благополучия» и наилучших интересов ребенка, которые очевидным образом заключаются в получении данного спасительного лечения (44). Недавно, в 2019 году, судья Хейден, рассматривавший дело Альфи Эванса, постановил, что тринадцатимесячная девочка с угрожающей жизни почечной недостаточностью должна проходить лечение гемодиализом, как этого хотели в Королевской детской больнице Манчестера, вопреки желанию родителей девочки, чтобы она лечилась «только [с помощью] силы молитвы» (45).
ВСЕ ЭТИ ИСТОРИИ НАГЛЯДНО ДЕМОНСТРИРУЮТ ВАЖНОСТЬ ПРИНЦИПА БЛАГОПОЛУЧИЯ. КОНЕЧНО, НИ ОДИН ХОРОШИЙ РОДИТЕЛЬ НЕ МОГ БЫ СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ, ЧТОБЫ ОН ДЕЙСТВОВАЛ ВОПРЕКИ ИНТЕРЕСАМ СВОЕГО РЕБЕНКА, ОДНАКО МЫ НЕ ВСЕГДА МОЖЕМ МЫСЛИТЬ ТРЕЗВО.
Затуманенный религиозной догмой или пораженный горем, наш разум допускает немыслимые вещи. Оказавшись на самом дне, мы можем запросто спутать – при этом исходя из самых лучших побуждений – наши собственные интересы с интересами людей, которых мы любим больше всего на свете. Это не является чем-то аморальным – людям свойственно заблуждаться. Как бы то ни было, в подобных обстоятельствах, когда другие люди, любящие нашего ребенка почти так же сильно, как и мы, беспокоятся, что наши предпочтения могут оказаться не самым оптимальным для него вариантом, у общества имеется механизм выбора наилучшего, насколько это возможно, варианта.
Вот почему в случае с Чарли Гардом, когда Такер Карлсон из Fox News выразил мнение многих пользователей сети, написав в Твиттере: «Родители… должны иметь возможность принимать решение по поводу оказываемой ему медицинской помощи» (46), просто нелепо воспринимать его слова как непреложную истину. Ограничения должны иметь место. Иначе Такер Карлсон, по сути, поддерживает неограниченное право родителей, как это было в случае с ребенком Б., обрекать детей на смерть или подвергать их бессмысленным, болезненным медицинским процедурам.
Как говорится в официальном заявлении больницы Грейт-Ормонд-Стрит, которое было подано в Высокий суд и опубликовано впоследствии прессой: «Мир, где только родители говорят от имени своих детей и принимают за них решения, где у детей отсутствуют самостоятельная личность и права, а также нет суда, который мог бы их услышать и защитить, далек от мира, в котором наша больница лечит своих маленьких пациентов» (47).
Как вообще смерть ребенка может быть в его лучших интересах?
Для любого родителя – да и вообще для любого человека – мысль о том, что прекращение жизни ребенка может отвечать его интересам, противоречит всем базовым инстинктам. Тем не менее, читая дальше, вы должны помнить, что задача закона – не только в данном примере, но и во всей правовой системе – заключается в беспристрастном рассмотрении поступающих в суд на рассмотрение дел. Это вовсе не означает, что тут нет места гуманности: напротив, любая система правосудия, достойная этого названия, должна всячески защищать и поощрять все те вещи, которые делают нас людьми. Тем не менее при рассмотрении самых сложных дел она обязана обеспечить принятие решений, основанных на утвержденных принципах и здравомыслии, а не только на эмоциях.
Принцип благополучия – подразумевающий приоритет наилучших интересов детей, которые не могут постоять за себя, – применяется точно так же в ситуациях, связанных с решением об отказе от искусственного поддержания жизненных функций, когда врачи и родители не могут достигнуть согласия. Как ни ужасно об этом думать, существуют тяжелые медицинские состояния, причиняющие такие страдания, что принимается решение: инвазивное, болезненное лечение в попытке продления жизни с минимальным качеством не может отвечать интересам ребенка.
Я использовал страдательный залог – принимается решение – потому что было бы ошибкой полагать, что против продолжения лечения всегда выступают именно врачи.
В судах рассматривались душераздирающие дела, в которых любящие родители тяжелобольного ребенка выступали
