рыб добывается жир? Из каких частей рыб? Все-таки мыши нерыбоядные грызуны, и не повредит ли им жир, добытый из рыбы? И насколько он жирный? Это важный вопрос. Слишком жирная пища плохо сказывается на фигуре, о чем Лоттина мама наверняка должна знать.
Лотти потихоньку отошла от мамы и приблизилась к маленькой, но уютной кроличьей клетке, стоявшей на полке напротив прилавка. Ее встретил слегка настороженный взгляд больших карих глаз кролика Барни.
– Привет, Барни, – ласково проговорила Лотти, открывая клетку. Клетки животных в дядином магазине никогда не запирались и даже не закрывались, они просто казались закрытыми, чтобы у обычных, далеких от магии посетителей магазина не возникало лишних вопросов. Но Барни было спокойнее, когда его клетка закрыта. Он был очень пугливым и нервным кроликом.
– Теперь она все понимает? Эта добрая тетенька? – Он смотрел на Лоттину маму влюбленными и одновременно испуганными глазами.
Лотти кивнула:
– Да, и теперь ты можешь с ней поговорить.
– Если я заговорю, я, наверное, ей разонравлюсь, – пробормотал Барни. – Я не такой умный, как эти мышата.
– Она тебя обожает, – успокоила его Лотти. – И ты не обязан с ней разговаривать, если не хочешь сам. Ей нравится просто держать тебя на руках и кормить морковкой.
– Я люблю морковку, – мечтательно проговорил Барни и позволил Лотти взять его на руки и отнести к прилавку.
Мама подняла глаза, радостно улыбнулась и бережно сняла с руки мышей, которые в пылу жаркого спора этого, кажется, и не заметили. Она взяла Барни на руки почти с облегчением – как будто наконец появилось хоть что-то, что она понимала.
– Ох, Лотти, – тихо сказала она. – Ты знала, что он меня убедит. Теперь я понимаю, за что ты боролась, когда говорила, что хочешь остаться здесь. – Она тяжело вздохнула. – Тебя нельзя забирать отсюда. Здесь не просто твоя семья – здесь ты сама. Настоящая ты. Но… я не уверена, что смогу здесь остаться, Лотти. Слишком много воспоминаний, и все какие-то смутные, словно разрушенные. Наверное, ты права, Лотти: кто-то залез ко мне в голову и все там перепутал. Я почти ничего не помню о том, как мы жили в Нитербридже. Зато теперь я доподлинно знаю, что твой папа мне лгал. – Ее голос дрогнул. – Как же так… Он был таким искренним, таким открытым. Я всегда ему верила. Даже когда он уехал и я жутко на него злилась, что он нас бросил, я все равно его любила. Наверное…
Мамины глаза заблестели от слез. Лотти смотрела на маму и не знала, что делать и что говорить. Как все несправедливо… Папа любил их обеих – но ведь и сама Лотти поверила в это не сразу. А Лотти в отличие от мамы почти не помнила папу и не жила столько лет с тем, что теперь представляется ложью.
Софи легонько ткнулась носом ей в локоть. Лотти посмотрела на нее. Глаза таксы горели воодушевлением. «Давай так же, как с папой! – безмолвно проговорила Софи. – Теперь она пустит тебя в свои мысли. Покажи ей воспоминания. Пусть она убедится, что он тебя любил».
Лотти кивнула и нервно сглотнула. Папа уже показал ей несколько воспоминаний из тех времен, когда она была совсем маленькой, и Лотти знала, какое из этих воспоминаний подойдет лучше всего. Она прикоснулась к маминой руке, гладившей Барни, и закрыла глаза.
* * *
Они сидели на кухне в дядином магазине, за тем же самым столом, что стоял там и теперь. Даже растения на подоконниках были те же самые. Красная герань в горшках. Сейчас, в ноябре, почти все цветы облетели, но в летнем Лоттином воспоминании – в папином воспоминании – они как раз расцвели.
Лотти сидела на стуле, но была такой маленькой, что едва доставала подбородком до края стола. Она весело смеялась, наблюдая за Горацием, восседавшим на крышке заварочного чайника. Он уже был попугаем, значит, все это происходило незадолго до папиного отъезда. В последние недели, если не дни, когда мама с папой еще были вместе, с грустью подумала Лотти – теперешняя, старшая Лотти.
В воспоминании они сидели обнявшись и ласково улыбались, глядя на Лотти, которая кормила Горация семечками и звонко смеялась, когда он выплевывал кожуру, разлетавшуюся по всему столу.
– Ты все это помнишь? – прошептала мама, и Лотти кивнула. Она не соврала. У нее было чувство, что она помнит тот случай. Она знала, что будет дальше: Гораций выплюнет кожуру, и та случайно попадет ей по носу, и она разревется, и папа подхватит ее на руки, закружит по комнате и рассмешит снова, забавно дуя ей на живот. Теперь это были не только папины воспоминания, но и Лоттины тоже.
– Он так сильно тебя любил, – тихо проговорила мама, и Лотти чуть было не крикнула: «И тебя тоже!»
«Надо ей все рассказать. Надо, чтобы он пришел и сам все рассказал», – пробормотала Софи. Лотти вскочила со стула. Софи грациозно спрыгнула с прилавка, и они вместе направились к двери. Лотти сняла с вешалки свою куртку и надела ее на ходу.
Она уже собралась открыть дверь, но помедлила и обернулась к маме:
– Я сейчас вернусь.
Мама рассеянно кивнула и прижалась мокрой от слез щекой к мягкому меху Барни. Кролик блаженно зажмурился.
* * *
До дома Ариадны они бежали бегом. Софи в кои-то веки не ныла, что у нее болят лапы и что лучше бы Лотти взять ее на руки. Она мчалась по улицам, словно вихрь, и Лотти едва за ней поспевала.
Когда они с Софи свернули на улицу, где стоял дом Ариадны, Лотти сразу увидела папу, который торопливо шагал им навстречу. Его желтый плащ ярким пятном выделялся в вечерних сумерках. Лицо было сосредоточенным и немного встревоженным.
– Я почувствовал, что ты идешь сюда, Лотти, – сказал он, крепко ее обнимая. – Ты пыталась меня позвать?
Лотти покачала головой:
– Нет. Я не догадалась тебя позвать. Но я пришла за тобой. Наверное, поэтому ты меня и почувствовал. Папа, она уже здесь. В магазине… – Она на секунду умолкла и с беспокойством взглянула на папу. – Я думаю, тебе надо вернуться. О себе я ей рассказала. – Она рассмеялась, но лишь для того, чтобы не разрыдаться. – Как раз перед тем, как я ушла, они с Фредом обсуждали лекарства для его хвоста. А ведь мама вообще не доверяет лекарствам – признает только поливитамины… Папа, тебе надо с ней поговорить. Она не знает, что думать. Она уверена, что ты все время ей врал. Я не смогла
