Не смотрели на то, что за станками стояли почти дети – наказание было, как у взрослых. Иногда это были «трудовые исправительные лагеря» – тюрьма, другими словами. Только Лида, которая росла в обеспеченной семье и нигде не работала, могла так беспечно рассуждать о приезде Ивана в город Ташкент, да еще и обижаться на него.
Целое лето у нее была возможность отдыхать, читать и гулять. Она была сыта и одета. Бабушка, будучи студенткой, в эти же годы, в свободное время разбирала завалы от бомбежек и работала, чтобы прокормить себя. Как не знать было Лиде, что существует и другая жизнь? Жизнь послевоенного СССР была очень непростой. Объяснять Ивану это в письмах, которые проходили цензуру, не было возможности. Об этом всем мелькали мысли у Оли. А вот и следующее письмо-открытка… Почтовых отметок на ней не было. Значит, она пришла в конверте, что Оле понравилось больше, учитывая текст письма.
«20.10.1945 г. г. Ташкент
Дорогой Иван!
Получила Вашу ответную телеграмму, где извещаете, что приедете не скоро. Не скрою, это известие опечалило меня. Видимо, нам не суждено встретиться навсегда… Вскоре получила пояснительное письмо от 10.10. С Вами я согласна, причины уважительные.
Дорогой Иван, вижу, я нарушила Ваш душевный покой, внесла в Вашу жизнь беспокойство, причинила столько волнений!… А как я не хочу этого, как не хочу… Действительно, со мной немало забот. Боюсь,что Лида будет Вам в тягость. О, лучше забудем все! Забудьте меня! Останемся просто друзьями. Ведь будет лучше? Мало ли хороших девушек? Встретите себе еще по душе подругу жизни, которая осчастливит Вас. За меня не беспокойтесь, жизнь себе смогу устроить всегда.
Дорогой Иван, извините меня за телеграмму, но я не связываю Вас никакими сроками. Я не имею на это еще права. Почему получилось так? Вы сами писали, дважды писали, что приедете в октябре.
Иван (Михайлович – зачеркнуто), Боже сохрани, я не навязываю Вам своих чувств, не хочу обременять Вас, чем-либо связывать. Что за вопрос, Вы совершенно свободны. Что может быть лучше свободы? Не затрудняйте себя, пожалуйста, поездкой в Ташкент, раз это так сложно. Действительно, к чему торопиться? Во всяком случае, когда-либо увидимся…
Дорогой Иван, мне все-таки не понятна происшедшая в Вас перемена.»
Заканчивала повествование зачеркнутая фраза. Следующее девятнадцатое письмо, было написано через три дня.
«23.10.1945 г. г. Ташкент
Дорогой Ванюша!
Ваше письмо от 03.10 запоздало, пришло после письма, написанного позже. Почему оно не пришло своевременно? Но я ему очень рада, оно рассеяло нехорошие предположения, возникшие от телеграммы и последовавшего за ней письмом (от 10.10), которое мне показалось крайне обидным, я даже заплакала. Теперь вижу, что не поняла Вас, простите меня. Ничего не хочу скрывать, посылаю ответ на предыдущее Ваше письмо. Как прочитаете его, порвите. Хорошо? Больше таких мыслей у меня не будет.
Дорогой Ванюша, скажите, а до окончания учебного года, т. е. до июня сможете приехать? (Я только спрашиваю.)
Обращаюсь к Вам за советом, как Вы будете смотреть на мой переход в медицинский институт. Прием и восстановление в нем давно закончены, т. к. занятия здесь начались раньше, с 17 сентября, и вообще институт переполнен студентами. У меня есть хорошее знакомство с одним авторитетным, влиятельным лицом в институте, который мне не откажет в просьбе, пойдет навстречу в любую минуту. Так что мне мое восстановление не доставит больших трудностей. Учиться придется больше на два года. Да, но это работа по призванию (попадаю в срок пятилетнего обучения). Начиная с этого учебного года, будут учиться уже по шестилетней программе. Или уж окончить университет? Как мне поступить?
Ванюша, дорогой, любимый, на Ваши «требования» отвечу следующим письмом. Хорошо? На сегодня достаточно. Я посылаю Вам три письма, устанете читать.
Ванюша, в моем письме от 16.09.1945 г. я написала, что расцелую Вас за…заботу… (т.е. за посылки). Я очень благодарна Вам. Идут дожди, но они мне не страшны, у меня хороший плащ (вспоминаю Вас даже в дождь). Вчера была у своего профессора-невропатолога, получила освобождение от военных занятий (успокаивает меня, обострений болезни больше не будет, я совершенно здорова, но условие: беречь себя и почаще заглядывать к нему).
Ванюша, любимый мой, в письмах неинтересно переписываться, когда же Вы приедете?
Желаю наилучших успехов в работе, перевыполнение плана.
Да, в отношении охоты… Вы часто затрагиваете этот больной для Вас вопрос, понимаю прекрасно… Скажите, когда сможете приехать?!…
Пока все. Пишите на почтовое отделение №33, т.к. к тете я буду приходить по воскресеньям.
Целую Вас крепко-крепко. Ваша Лида.»
Заботливый Иван посылал посылки для Лидии с вещами. Это было богатством в то тяжелое время. Оля погрузилась в воспоминания. Любимым Олиным рассказом бабушки был о ее поездке домой из Ленинграда в Беларусь еще студенткой в июле 1945 года. Она долгое время в годы войны не знала, живы ли родители и ее сестры. Беларусь была оккупирована. После освобождения территорий она писала письма всем, кого знала. От знакомых пришло письмо, что родители и три сестры (скорее всего) угнаны на работы в Германию. Кстати, это даже в институте нельзя было рассказать: насильно угнанные люди считались почти «врагами народа» – работали на немцев. Потом информация о близких у Али появилась, но она не могла поехать к ним сразу. Только следующим летом, на товарном поезде в общем вагоне, она добралась до Бобруйска. Там жили сестры ее матери, родственники по линии отца и сестры самой Али. Дорога заняла три дня (сейчас это составляет часы). Вышла в полуразрушенном израненном городе, и по неузнаваемым улицам пошла к дому тети. Дом сохранился, только вместо стекол окна были забиты досками. Прислонилась она к забору, так как ноги не шли за калитку. Так часто в долгие военные годы Аля в мыслях представляла эту минуту. Боязнь узнать опять что-то страшное сковала все тело. И вдруг на крыльцо дома вышла мать с тазом в руках. Все живы и здоровы (бежали при бомбежке от эвакуации в Германию). Скитались по родственникам в деревнях (жили у них в подполе), землянках, прятались от гитлеровцев. Алю долгое время родители считали погибшей в блокаде города Ленинграда, так как на их письмо в институт, после освобождения Беларуси, не пришло ответа. Все профессора и студенты были вывезены в первую блокадную зиму по льду Ладожского озера в эвакуацию. В помещении института долгое время находился госпиталь для раненных бойцов. Эта радость встречи после длительной разлуки (при каждом рассказе бабушки) ощущалась, как в первый раз! Так вот, чтобы одеть свою доченьку-студентку,
