Она кричала много часов.
А потом затихла.
Все еще в полном сознании она уставилась на противоположную стену и не сказала больше ни слова. Сыновья пытались общаться с ней, махали руками у нее перед лицом, звали ее по имени. Но она больше не хотела говорить. Она отказалась это делать, протестуя против боли.
А потом что-то случилось с ее лицом. Должно быть, у нее пересохло во рту, верхняя губа приклеилась к десне. На ее лице застыла гримаса, ухмылка, которая так и стоит перед глазами Бенжамина все эти дни. Молчать она не умела. Она жила гневом, но последние два часа жизни провела молча. Она тихо лежала в постели в углу комнаты, и ее оскаленные зубы поблескивали на вечернем солнце. Кто-то из братьев спросил у врача, в сознании ли она, слышит ли она их. Ведь ее глаза открыты? Но врач не мог ответить ничего определенного.
Мама закрыла глаза. Ее состояние ухудшалось, и палата начала заполняться людьми, а потом людей стало меньше, когда стало понятно, что сделать ничего невозможно. Они повысили дозу морфина, чтобы ей было не больно в последние часы и смерть наступила легче, но никакого облегчения это не принесло, гримаса боли так и застыла на ее лице вплоть до того момента, как ее вынесли из часовни. Патологоанатом рассказывает, какую боль испытывала мать, а перед глазами Бенжамина возникает ее беззвучное прощание на больничной постели. Бенжамин благодарит врача за разговор, кладет трубку, братья сидят молча, уставившись в свои пивные банки, а перед глазами Бенжамина так и стоит ее лицо. Немая ухмылка, так и не покинувшая ее до самого конца.
– Как думаешь, баня готова? – спрашивает Пьер у Бенжамина.
– Я затопил ее час назад, – отвечает Бенжамин. Он смотрит на часы. – Должна уже согреться.
Нильс протягивает свой телефон Пьеру.
– Я сделал несколько хороших фотографий, – говорит Нильс. – Пролистни там.
На телефоне Нильса мама на смертном одре. Пьер стонет и возвращает телефон Нильсу.
– Зачем нам на это смотреть? – спрашивает Пьер.
– Мне кажется, это красиво, – отвечает он. – Видно, что она успокоилась.
– Успокоилась? – возражает Пьер. – Ей больно!
– Нет, она уже умерла, – говорит он. – Мертвым не больно.
– Зачем ты вообще это снимал? – спрашивает Пьер. – Ты извращенец. Фотографируешь мертвецов и показываешь другим. Ты сделал то же самое, когда умер папа. Я не хочу смотреть фотографии моих мертвых родителей.
– Со смертью ничего не кончается, пора бы тебе это признать.
– Да пойми ты, что я не хочу на них смотреть. Не хочу – и точка, – говорит Пьер. – Скорбящий сын не хочет видеть фотографии своих родителей в момент смерти.
– Скорбящий… – бормочет Нильс. Он делает глоток пива.
– Что? – восклицает Пьер. – Что ты хочешь этим сказать?
– Совсем не видно, что ты глубоко скорбишь.
– Заткнись, все скорбят по-разному!
Вокруг стола тишина.
– Можешь ты просто смириться, – говорит Пьер, – с тем, что я не хочу смотреть фотографии с маминой кончины? Прекрати нести всякую чушь!
Нильс не отвечает. Он достает телефон и смотрит в него, нервно улыбаясь, бесцельно листает разные приложения, и постепенно у него просыпается чувство, что с ним обошлись несправедливо. Пьер этого не видит, но Бенжамин чувствует его протест против отвержения, Нильс чувствует себя оскорбленным, все это кипит в нем. Он встает из-за стола и уходит в дом.
– Пьер, – шепчет Бенжамин. – Зачем ты так?
– Да он вообще в своем уме? Я еще в больнице хотел ему это сказать, когда он начал ее снимать. Но сейчас он хочет, чтобы я их посмотрел, это уже вообще за гранью.
– Нам нужно постараться выполнить последнее желание матери. Нам нельзя ссориться.
Пьер ничего не отвечает. Он запускает руку в тарелку с чипсами, которую Нильс поставил на стол, но там пусто. Какое-то время сидит, уставившись на стол, потом встает и заходит в дом. Сквозь открытое окно кухни Бенжамин видит его спину и слышит его громкий голос.
– Прости, я был не прав по поводу этих фотографий.
Нильс смотрит на него, сидя за кухонным столом.
– Ничего, – говорит он. – Не надо было их тебе показывать.
Пьер протягивает руки к брату, Нильс встает, они хлопают друг друга по спине, это похоже на аплодисменты. Бенжамин чувствует напряжение на своем лице и понимает, что улыбается. Объятие длится недолго, но это неважно, ведь оно было, и через несколько минут Бенжамин сидит в беседке и чувствует полное удовлетворение, словно человек, который после штормовой ночи с богатым уловом разматывает сеть, и все кажется бесполезным, видимо, придется ее выбросить. И вдруг он тянет за какую-то нитку, и неожиданно сеть распутывается и свисает свободно, остается только повесить ее сушиться за домом.
Пьер и Нильс выходят на лестницу. В руках у Пьера три банки пива.
– Пора в братскую баню!
Они спускаются по узкой тропинке к озеру. На маленькой веранде бани они стоят близко друг к другу и медленно, словно неохотно, раздеваются. Бенжамин видит одинаковые ожоги на стройных ногах братьев, они остались с того раза, когда они натерли ластиком кожу друг друга до того, что закричали от боли, запахло горелыми волосами и мясом, и папа прибежал и забрал у них из рук ластики. Он видит грибок на ступнях Пьера, воспаление между пальцами. Бенжамин видит голую спину Нильса в бане. Родинки, словно коричневые дробинки, рассыпаны между лопатками.
Глава 10
Рука призрака
Пьер и Бенжамин, оба с красными пальцами, оба вопящие от боли, колотили друг друга по тыльной стороне ладони мухобойкой, пока мама и папа с кухни не прикрикнули и не прогнали их. Тишина в доме! За кухонным столом решаются важные вещи. Бенжамин и Пьер уселись на лестнице, откуда открывался отличный вид на все эти бесконечные бумажки, талоны и формуляры на кухонном столе. Папа взял в руки какую-то бумажку, сосредоточенно рассмотрел ее и положил обратно на то же место. Нильс сидел с краю стола и подписывал какой-то документ, мама отложила его в сторону и положила перед ним еще один. Мама и папа занимались этим уже достаточно долго, сидели вместе с Нильсом и разрабатывали стратегию, бормотали что-то очень серьезно, указывали друг другу на какие-то бумажки и передавали их. Сегодня был последний день подачи документов в гимназию, так что сегодня все должно было произойти. Сегодня все бумаги должны быть отправлены, чтобы старший сын смог продолжить свой путь в мире знаний. Благодаря школьным успехам Нильса мама и папа давно уже относились к нему особенно. Он был надеждой семьи, тем самым человеком, из которого что-то выйдет. Так было всегда. Он так хорошо учился в первом классе, что перепрыгнул через второй и пошел сразу в третий. Каждый раз, возвращаясь из школы, он приносил в своем рюкзаке что-то, чем он мог похвастаться, очередной триумф. Сочинение, которое родители с удовольствием зачитывали друг другу, школьный проект, который все обсуждают. Когда Нильс возвращался из школы с результатами какого-нибудь экзамена, мама собирала всех, она не вскрывала коричневый конверт до тех пор, пока не собиралась вся семья, лишь тогда она надевала очки для чтения и сначала в полной тишине вчитывалась в результаты. Нильс стоял рядом в тревожном ожидании, одна рука на поясе, вторая – на бедре. И вот наконец мама до конца осознавала величину успеха Нильса, она качала головой и смотрела на него с улыбкой поверх очков: «Ну, какой же ты умница!» – говорила она. Всегда повторялось одно и то же: она протягивала результаты Бенжамину и Пьеру и говорила: «Смотрите и учитесь!»
