– Почему? – спросил папа.
– Там Бенжамин.
– Что?
Мама не ответила. Бенжамин видел, как папа изумленно переводил взгляд с мамы на погреб и обратно.
– Что он там делает?
– Он украл у меня деньги.
– Он украл деньги?
– Да. Так что теперь он должен посидеть там немного.
Папа шагнул к погребу, подошел совсем близко. Он нагнулся и попытался заглянуть внутрь. Папа стоял всего в трех метрах от Бенжамина, но не видел его. А Бенжамин стоял там и видел папу во всех его красках, видел, что его контур занимает весь дверной проем, огромная фигура в золотом волшебном сиянии. Папа снял фуражку и почесал голову, какое-то время в задумчивости стоял возле двери. Переводил взгляд с мамы на тьму погреба и обратно. А затем ушел.
Бенжамин не знал, сколько времени просидел там. Час? Два? Он видел, как движется солнце, как приходят новые тени, как появилось и растаяло облако. Он сидел в темноте и тишине, видел и слышал все, своим сверхчувствительным слухом улавливал постукивание окон на ветру, звук включаемого насоса и спускаемой воды в туалете, копошащихся под крышей ласточек, а когда мама наконец подошла к погребу и сказала, что он может выйти, его ушам стало больно от этого пронзительного звука.
Бенжамин пошел в сарай, где со своими комиксами сидел Пьер. Пьер посмотрел на него.
– Привет, – сказал он. – Ты вышел? Закончим капсулу?
Бенжамин кивнул.
Братья прошли мимо беседки, в которой сидела мама с газетой в руках.
– Можете это забрать! – сказала она, кивнув на букет лютиков, стоявший в стакане на столе.
Бенжамин забрал цветы и хлебницу, и они с братом направились к озеру. Они встали на колени возле бани и выкопали яму для капсулы. Папа недавно посадил дерево прямо возле бани, так что земля там была свежая, ее легко было копать. Пьер какое-то время участвовал, но потом устал, так что встал и начал бросать камешки в стену лодочного сарая. Бенжамин хотел выкопать яму поглубже, чтобы капсулу случайно не вытащили раньше времени. Он вытер пот со лба и увидел, как папа идет к нему по тропинке. Бенжамин притворился, что не заметил его. Он почувствовал, что папа рядом, потому что тот стоял и смотрел на своего сына.
– Как ты, дружок?
Он не ответил, молча стучал об землю своей маленькой лопаткой для цветов, стараясь сделать яму поглубже.
– Копаешь? – спросил папа.
– Да.
– У меня есть кое-что для твоей капсулы времени.
Бенжамин посмотрел вверх. Папа протягивал ему десять крон.
– Но это же мамины деньги.
– А мы ей ничего не скажем.
Папа сел на корточки. Бенжамин открыл хлебницу и положил в нее десятку. Они закопали яму вместе.
Глава 9
16:00
Они идут гуськом по лесу, тяжело шагая по тропинкам, по которым бегали в детстве. Чуть тормозят на последней разбитой дорожке у холма, снова набирают скорость и на тропинке между домом и сараем оказываются залиты вечерним солнцем. Они садятся за маленький столик. Пьер отходит, копается в машине, а потом возвращается с несколькими банками пива.
– В машине пахнет мясным фаршем, – говорит он. – Кто взял с собой мясной фарш?
– Это пироги из маминой морозилки растаяли, – отвечает Нильс. – Хочешь попробовать?
Пьер смеется, ничего не отвечает, проглатывает колкость. Пиво теплое, оно шипит и пенится, братья молча пьют, глядя на озеро. Звонит телефон Бенжамина, незнакомый номер, он отключает звук и не берет трубку. Телефон звонит снова. Бенжамин опять выключает звук.
– Не ответишь? – спрашивает Нильс.
– Да пошли они, – бормочет Бенжамин.
Приходит смс. Бенжамин сначала читает ее про себя, а потом вслух.
– Здравствуйте, это Юхан Далберг, патологоанатом. Я производил вскрытие тела вашей мамы, если вы хотите узнать причину ее смерти, свяжитесь со мной.
– Нет уж, спасибо, – говорит Пьер. – Даже знать не хочу!
– Прекратите, – говорит Нильс. – Конечно, нужно перезвонить.
Бенжамин разводит руками, показывая, что сделает так, как решат братья.
– Звони, – говорит Нильс.
Бенжамин набирает номер и кладет телефон на стол между братьями. Он называет свое имя и слышит знакомый приглушенный звук, словно кто-то выключает громкую связь и прикладывает трубку к уху, затем голос на той стороне провода говорит «да, хорошо», видимо, связь налажена.
– Да, – говорит патологоанатом. – Обстоятельств смерти вашей матери немного, так что вот, что я могу сказать…
Бенжамин слышит на фоне приглушенный стук, словно мужчина параллельно разгружает посудомоечную машину.
– У меня остались некоторые вопросы, скажем так.
– Да, мы поняли, – отвечает Бенжамин.
– Да, хорошо, – говорит патологоанатом отстраненно и замолкает, Бенжамин слышит, как он шелестит бумагами. – Подождите минутку.
Ну, давай же. Сколько можно томить? Внезапно перед глазами Бенжамина возникает образ мамы на вскрытии. Она лежит на стерильном столе на минус третьем этаже больницы в холоде и одиночестве. Розовый живот его матери, в глубине которого где-то между затвердевшими внутренностями лежит разгадка тайны, ее фиксирует на бумаге патологоанатом, склонившийся над телом, эту информацию он сообщит близким родственникам, сыновьям, которые хотят знать, что произошло, почему все случилось так быстро, как вообще могло произойти так, что человек, еще вчера планировавший поехать на Средиземное море, сегодня умер в ужасных страданиях.
– Да, мы очень озадачены тем, что все произошло так быстро. Так что сразу после констатации смерти было принято решение подробно разобраться в том, что произошло.
– И что вы обнаружили?
– У вашей матери была опухоль щитовидной железы, и уже давно, вы в курсе?
– Да, – ответил Бенжамин.
– Кроме этого, у нее был перитонит. Мы обнаружили отверстие в стенке желудка, желудочный сок попадал в брюшную полость и разъедал ее. К сожалению, это вызывает сильные боли.
Братья смотрят друг на друга. Они были там, они знают, как ей было больно, они видели, как осунулось ее лицо в последние часы жизни, как сначала изогнулись брови, а потом напряженные, усталые губы. Потом стало еще хуже. Она стонала, звала медсестер и кричала им гадости. Она нажала на кнопку вызова, медсестра появилась на пороге палаты. Мать пожаловалась, что у нее болит живот, и медсестра спросила, принести ли ей «Самарин».
– «Самарин?» – переспросила мама. – Вы думаете, у меня изжога? – Она смотрела на медсестру, распахнув рот, взгляд ее кипел от гнева. – Да у меня в животе пожар. Вы понимаете? Я горю!
Несмотря на то что она лежала перед ним такая маленькая и беззащитная, в тот момент, когда ее голос перешел на фальцет, Бенжамина охватил ужас – такой знакомый с детства пронзительный звук, звук ее срыва.
