Фрэнк притянул ее к себе, его руки судорожно блуждали по всему ее телу, лаская, пробуждая, восхищая. Он легонько касался губами ее подбородка, разгоряченной кожи шеи.
Потом Фрэнк сорвал с нее лифчик и припал к ее благоухающим возбужденным грудям. Можно сойти с ума!
— Пожалуйста, не надо, Фрэнк… я не могу… Поцелуем вероломных губ он отмел ее протест, как не заслуживающий внимания. Его напористость не знала границ. Фрэнк Блейкмор, поняла она, может взять ее безо всякой опаски. Они здесь одни, без свидетелей, бежать некуда, спастись невозможно…
Она увернулась от поцелуя и, сжав пальцы в кулаки, стала колотить его в грудь.
— Почему это ты не можешь? — прохрипел Фрэнк, крепко держа ее за плечи.
— Надо было сказать «не хочу» вместо «не могу»! — вырвалось у нее. — Я не позволю тебе куражиться надо мной, я не подстилка какая-нибудь.
— Но по твоему тону можно заключить совсем другое. Когда мы предавались любви три года назад, мы были заодно.
Она горько потупила взор.
— Прекрати! Сколько можно напоминать о самой ужасной ошибке в моей жизни?! Я хочу все забыть…
— Что ж, забудь, и давай начнем сначала. Но разве воспоминания так уж тягостны? Мне кажется, сейчас мы хотим друг друга даже больше, чем прежде. Ты борешься сама с собой, ищешь любую возможность, чтобы только прикоснуться ко мне.
Она запальчиво указала туда, где исчезла змея.
— Да, змея собиралась напасть, но ты, как я могу судить, воспользовался случаем и… и… Не смей меня дурачить!
— Я не собираюсь никого дурачить! — Его руки все так же крепко держали Зоины плечи. Решительным жестом он развернул ее (будто какую игрушку) и легонько подтолкнул по направлению виллы, видневшейся за редкими деревцами. — Да, вот такая ситуация… Тебе ведь невдомек, что змея совершенно безвредна…
— Змея походила на ядовитую.
— Если бы она была ядовитой, ты бы давно корчилась в конвульсиях на песке. Змеи не церемонятся.
— Как и некоторые люди, похожие на них. Ведь ты тоже не против, если я буду корчиться под тобой.
— Но я не нападаю подобно безобидной змейке, а предоставляю тебе право соблазнять. Разве не так?
У нее не было слов, чтобы оспорить это заявление. К его чести, он и не пытался юлить, а открыто говорил, что страстно хочет ее.
— Я не такая легкомысленная, как тебе кажется, чтобы отдаться по первому зову. — Зоя гордо вскинула голову. — И не стремись давить на меня.
— Но однажды ты сама пришла ко мне, как агнец на заклание. — (Сравнение, кажется, подобрано удачно.) — Та женщина в Швейцарии первой дарила мне любовь, но где она теперь? И вместо любви осталась лишь озлобленность, да? — Это он сказал без тени ерничания.
Они дошли до виллы. Зоя остановилась и медленно повернулась к Фрэнку. Неуловимая душевная неловкость терзала ее. Пусть он в чем-то не прав, но кто дал ей право тиранить другого человека? Она предалась любви с незнакомцем, страдала, но в чем его-то вина?
— Той женщины, Фрэнк, что отдалась тебе когда-то, больше не существует. Она плод нашего воображения. Запомни это.
— Да? Помилуй, я не страдаю избыточным воображением! Я точно знаю, что обнимал тогда живую, настоящую, теплую плоть, видел стыдливость, перетекающую в блаженную сексуальность. Я не смогу этого забыть!
Да, потом была череда других женщин, но ни одна из них не заслонила пережитого восторга. Стоит ли ненавидеть его за то, что он был волен в своем непостоянстве?
— Ты думаешь, я вещь, которую ты некогда оставил в укромном месте, чтобы теперь взять? Ошибаешься. — Она уставилась на темнеющий небосклон. — Да еще такие признания… — Эта реплика вырвалась сама собой, в ней смешались отчаяние, боль, надежда, разочарование. Зоя еле сдерживала себя, чтобы не сказать что-либо резкое, обидное. — Хорошо придумано, Фрэнк Блейкмор. Значит, я бросаю вызов, который ты не можешь не принять? Иными словами, я развожу флирт…
Наступила тягостная пауза; время будто остановилось. Фрэнк молча смотрел на нее в надежде разглядеть хоть проблеск желания.
Конечно, у него одно на уме, но она найдет способ защитить себя. Может, ей показалось? В его взгляде читалось сожаление, он, вероятно, раскаивался в том, что притащил ее сюда. Наверное, надеялся, что она такая же податливая, уступчивая, как и раньше, а теперь осознал свой просчет. Выходит, он тоже ошибался, слепо доверяя ей?..
Легонько потерев подбородок, она примирительно произнесла:
— Полагаю, нам пора подкрепиться, не так ли?
Фрэнк ничего не сказал на это — повернулся и пошел прочь от виллы через апельсиновую рощу. Зоя следила за ним взглядом, чувствуя себя несколько подавленной и даже пристыженной. Чего теперь ей ждать от него?..
Глава 5
— Почему я не могу плавать, когда мне хочется? — недоумевала Зоя, потирая при этом лоб. Невыносимо болела голова — видимо, надвигался шторм. — Когда разразится шторм, мы не сможем поплавать: море будет кипеть, напоминая преисподнюю. Мне хочется охладиться.
— Прими прохладный душ. В море сейчас небезопасно, — убеждал Фрэнк, поглядывая на стопку бумаг на кухонном столе.
Как же ей надоело это: работа, работа, работа! А когда она настаивала на перерыве и хотела искупаться, он тоже следовал за ней. Неужели и это входило в наставления Тео? Теперь одной и поплавать нельзя? Правда, был еще бассейн, и ей разрешалось закрывать двери в спальню (до этого она просыпалась с широко распахнутой дверью). Сегодня ночью она подопрет дверь шкафчиком. Пусть попробует открыть!
— Где ты жил все эти годы? Фрэнк устало взглянул на нее — глаза темные и тоскливые. Эти дни на острове прямо-таки изнуряющие: он осознал ошибочность того, что привез ее сюда. Ничего хорошего от нее не дождешься. Зою ослепила ненависть, напряжение между ними росло.
— В Лондоне, — примирительно выдохнул он. — Если точнее — на Мейфэр-стрит. Почему ты спрашиваешь?
Она кокетливо улыбнулась.
— Мне просто захотелось узнать еще одну точку на карте. Средиземное и Эгейское моря я исплавала вдоль и поперек, они, конечно же, не сравнятся с Парк-Лейн. Наш опыт несопоставим.
Чем-то она задела его, потому что Фрэнк свирепо пнул стул, стоящий позади него.
— Да, милая, это действительно регион прелюбопытный!
— А что, нельзя было спросить? — (Они вышли из кухни на террасу и оказались в тени апельсиновых деревьев.) — Не имею права, да?
— На все у тебя есть право, кроме омовения. Заруби это себе на носу.
— Ах, извини! Вывела тебя из равновесия!.. — откликнулась она. — Я ведь здесь заложница, о которой мало кто вспоминает. Это в десять раз хуже, чем жизнь у Тео, но в миллион раз хуже, чем жизнь у Сатаны.
— Порой ты не даешь себе отчета в словах, Зоя.
