— Правда, — с настойчивость инквизитора сказал Карт. — Ты только и думаешь, как тебе плохо и одиноко. Но это же не так.
— Есть, — уверенно кивнул кузен.
— А ты оглянись, — Крайт чиркнул ей пальцем по носу — снизу вверх — и поднялся, руку ей подал, но не как обычно, не как взрослой даме, а будто ребёнку. И Тиль, сама не соображая, что это она такое делает, сунула свою ладонь в его. — Пойдём, а то ты совсем замёрзла. Хочешь, приготовлю кадетский чай?
— Я его никогда не пробовала, — промямлила Тильда, непонятно с чего вдруг оробев.
— Всё просто: на одну чашку две больших ложки заварки, четыре сахара и заливаешь горячим молоком, можно ещё сливок с маслом положить. Потом всю ночь можешь… эм!.. Книжки читать.
— Гадость какая, — поморщилась девочка, — ни за что такое и пробовать не буду.
— Даже ради меня, — с всегдашней смертельной серьёзностью спросил Крайт.
Тиль открыла было рот, но подумала и закрыла. Просто не стала отвечать.
[1] Вист — салонная карточная игра, предшественница бриджа и преферанса.
[2] Амазонка (здесь) — широкая юбка для верховой езды, под которую часто одевали мужские бриджи или кюлоты (укороченные до колен узкие брюки с манжетами).
4 главаНотариуса семейства Крайт, мастера Сэмиона, Тиль недолюбливала. Спроси её кто, отчего эта антипатия взялась, внятно она ответить не смогла бы. Ведь всем хорош юрист: маленький, животастенький, умненькие слоновые глазки прячутся за румяными щёчками — просто не человек, а девочкин мишка, кудрявый такой, только облысевший. В смысле, к тому времени, как он стал поверенным дяди, Сэмион успел облагородиться до глянцевости бильярдного шара, но Тильда была уверена: юную макушку нотариуса украшали буйные кудри, а пузцо, мячиком выпирающее из слишком тесных жилетов, и сейчас кучерявилось. Да и в профессионализме его сомневаться не приходилось, не стал бы старик Крайт отваливать немалые деньжищи дураку.
Но вот не нравился хитрован Тиль — и всё тут. Другое дело, выбирать не приходилось.
— Может, всё же велеть подать чаю? — заботливо уточнил нотариус. — У моей кухарки есть какие-то травки, из деревни ей присылают. Вроде бы они непревзойдённое средство от нервов! Я-то сам, знаете ли, не употребляю, больше по коньячку… Кхм! — юрист конфузливо-кокетливо кашлянул, — но юным барышням чаёк самоё-то, от нервов, опять же.
— Благодарю, — Арьере очень старалась говорить ровно и спокойно. Даже в ридикюль вцепилась, неловко загнав бусину с вышивки под ноготь — так хотелось запустить сумочкой в сдобного Сэмиона. А ещё лучше отдубасить его по таинственно мерцающей лысине. — С моими нервами всё в порядке и я вполне держу себя в руках. Вы не могли бы просто ответить на вопрос?
— Вопрос? — нотариус собрал лоб озадаченными складками — то ли удивился, то ли волнение проявил. — Я вижу, что вы женщина решительная, не так ли? Истинное дитя колоний. Как там у вас говорят? Человек дела?
— Я понятия не имею, как у них там говорят, — отчеканила Тиль.
— Ну-с, хорошо, — Сэмион посерьёзнел, распустил по лицу шарпейные складочки, стёкшие к шее, и навис над столом, над собственными сцепленными в замок руками. — Тогда будем говорить, как деловые люди. Значит, банк отказался принимать ваши чеки? И вы понятия не имеете, в чём тут дело? Вот так, на пустом месте, взяли и отказались обналичивать? Нехорошо, голубушка. Люди дела не врут или врут так, чтобы их за… гм!.. за язык поймать не смогли. Неужели господин Арьере не поставил вас в известность?
— При чём тут мой муж?
— Да при том, дорогая моя, что банк ваш абсолютно благонадёжен, вложения тоже опасений не вызывают. Значит, кто-то просто заблокировал счёт. А кто это мог быть? Только сам господин Арьере. Повздорили с супругом, голубушка? Недальновидно, ой как недальновидно.
Тиль длинно выдохнула, сжав пальцы так, что атлас сумочки скрипнул противно, будто ногтём по стеклу провели.
— Послушайте, я действительно совсем не разбираюсь в банковском деле, — выговорила не без труда. — И буду очень благодарна, если вы объясните мне, что происходит.
— Как же? — всплеснул ладонями-оладушками нотариус. — Такая эксцентричная особа, самостоятельная женщина, собственное дело имеете, в королевской академии, слышал, выступали — и ничего не понимаете в деньгах?
— А разве юридическая этика позволяет разговаривать с клиентами в подобном тоне?
— Голубушка, вы ужаснётесь, узнав, что позволяет себе юридическая этика, — расплылся добрым старичком Сэмион. — Да только вот вы, уж простите, не клиент. Вы, госпожа Арьере, за собственный чай заплатить не в состоянии, не говоря уж о гонораре стряпчему.
— Мне всё ясно, — Тиль встала резко, едва кресло не перевернув. — Прошу простить за отнятое время. Прощайте.
— Сядьте, — приказал нотариус совсем другим — очень жёстким и, пожалуй, властным тоном. Да и лицо его изменилось, всякую мягкость потеряло, стало похоже на морду старого злобного бульдога. Честно говоря, «сладкая» ипостась Сэмиона Тиль нравилась больше. — Признаться, у меня эта история с самого начала симпатии не вызывала. И предложи мне что-то подобное сейчас… Впрочем, без той афёры такого «сейчас» у меня бы и не было. Сядьте, говорю вам. И попрошу обойтись без рыданий с обмороками.
— Я уже говорила, что с нервами у меня всё в порядке, — пробормотала Тильда, действительно на место садясь.
И очень стараясь не смотреть на юриста, нервно барабанящего пальцами по столешнице. Страшно ей стало почему-то. И предчувствие — непонятное, но оттого ещё более неприятное — холодной змеёй свернулось под рёбрами.
— Сначала с текущими проблемами разберёмся, — брюзгливо провозгласил Сэмион. — Во-первых, никакого «вашего» счёта нет и быть не может. — «Ничего вашего нет и быть не может!» — рявкнуло у Тиль в голове, и змея шевельнулась, подперев тугим кольцом мышц желудок. — Даже в наше сумасшедшее время ещё никто не сбрендил настолько, чтобы позволить женщине свободно распоряжаться деньгами. Попробую объяснить на пальцах, как говорится, чтобы поняли. Когда вы начали свою, прости Небо, практику, красавчик Амос открыл счёт, с которого вы расплачивались и куда вносили свои заработки. Но владелец — не госпожа, а господин Арьере! Захотел наказать жену — и, пожалуйста, всё заблокировано.
— Но деньги же мои!
— Голубушка, — тяжко вздохнул нотариус. — Имей вы собственность, приносящую доход, то могли бы обратиться к суду справедливости[1].
— Но у меня есть собственность! Дядино поместье, дом в столице… Вы же сами сказали, что я их получу в наследство!
— Не вы, а ваш супруг, наставительно поднял толстый пналец юрист. — Владей вы поместьем до кчончины дяди, тогда можно о чём-то гэоворить. А так, простите, всё переходит господину Арьере. Родись вы аристократкой, я бы посоветовал обратиться в суд пэров, но ваше происхождение такого не позволяет, а замужество никаких прав не даёт. Утешьтесь тем, что когда супруг отправится на Небо, его долги вам выплачивать не придётся. Впрочем, и он от ваших может отказаться. Правда, в этом случае поднимется такой скандал[2]…
