– Где-то здесь бродит, – ответила дежурная. Онауже знала Молли по нескольким уголовным делам.
Молли несколько минут проблуждала по коридорам в поискахГласса и обнаружила его наконец в библиотеке – он уже вплотную засел за книги счашечкой черного кофе. Адвокат поднял глаза и, увидев Молли, улыбнулся:
– Привет, док. Как жизнь?
– Как обычно. А ты как?
– Да вот, просматриваю протоколы допросов всяких тамдушегубов. Знаешь, везде один черт.
– Хочешь, подброшу дельце?
– А у тебя есть на примете стоящее? – Он,казалось, был доволен. Ростом он уступал Молли, глаза у него были карие, ачерные волосы курчавились – по-своему он тоже был хорош. Но самымпривлекательным в нем был, конечно же, характер – обаяние его личности с лихвойискупало недостатки внешности, мешавшие ему вполне походить на Кларка Гейбла. Ктому же он был и сексапилен. А то, как он окидывал взглядом фигуру Молли,красноречиво свидетельствовало о том, что она его привлекает. – С какихэто пор ты самолично назначаешь защитника?
– Да ладно, ладно… Просто хотелось знать, не возьмешьсяли ты за новое дело. Я сейчас работаю над одним, а сегодня как раз будетрешаться вопрос с общественным защитником – А мне хотелось бы работать именно стобой.
– Польщен. Что, дело табак?
– Хуже некуда. Мокрое дело. Возможна даже высшая мера.Семнадцатилетняя девочка застрелила отца.
– Изумительно! Люблю такие дела. А что именно онасделала? Сама сделала из предка котлету или попросила своего кавалера? –Он много жути повидал в Нью-Йорке, и, если сравнивать, тут был просто райземной.
– Все не так живописно. – Молли с беспокойствомсмотрела на него, а думала лишь о Грейс. – Хотя очень сложно. Мы можемгде-нибудь поговорить?
– Угу. – Она положительно егозаинтриговала. – Если уж ты столь решительно настроена, можем уединиться уменя в кабинете. Ты ведь с меня живого не слезешь…
В кабинетике Дэвида с трудом умещался его письменный стол,но там по крайней мере были двери и можно было все обсудить с глазу на глаз.
– Ну, так что там стряслось? – спросил он, усадивМолли на стул и тяжело вздыхая.
Ах, как ей хотелось, чтобы он согласился! Ведь Грейс ипальцем не шевельнет, чтобы защититься. И помочь ей может только такой человек,как Дэвид.
– Она пристрелила его с расстояния в пару дюймов измаленького дамского револьверчика, который «неведомо как оказался в руке, потомвдруг выстрелил», – так она говорит. И если верить ее словам, то причинынет решительно никакой. Они были счастливой семьей – вот разве что в тот самыйдень похоронили мать. Атак… никаких проблем.
– А она в своем уме? – Он, похоже, заинтересовался,но лишь слегка. Больше всего на свете он обожал борьбу. А детьми занимался сособым удовольствием. Вот именно поэтому для Молли важно было, чтобы онсогласился. Он был единственным шансом для Грейс. Без него она погибнет. Пустьдля нее это не имеет сейчас значения, а вот для Молли это было чрезвычайнозначимо, она сама пока не понимала почему. Может, потому, что Грейс казаласьтакой слабой, сломленной. Она уже потеряла надежду – и собственная жизньвыеденного яйца для нее не стоила. А вот Молли хотела все переменить.
Она вполне нормальная, – уверенно отвечалаМолли. – Разумеется, в глубокой депрессии, да и невроз у девочки налицо,но, по-моему, основании для этого более чем достаточно. Думаю, он простоизмывался над ней – и в сексуальном плане, и во всех остальных. – Онавкратце описала обнаруженные врачом синяки и внутренние повреждения, а такжесостояние девочки на момент их первой встречи. – Она клянется, что онникогда и пальцем до нее не дотронулся. А я ей не верю. Полагаю, что он надругалсянад ней в ту ночь, думаю даже, он делал это и прежде, и, весьма вероятно, оченьдолгое время. Возможно, потеряв мать, она лишилась единственной защитницы изапаниковала… И когда он снова полез к ней, она вышла из себя и пристрелилаего. Понимаешь, для того чтобы застрелить человека с такого расстояния, ондолжен был лежать прямо на ней, насилуя ее. Если она выстрелила именно в этотмомент, тогда все сходится.
– А кто-нибудь еще согласен с тобой? – Вот теперьДэвид был по-настоящему заинтригован. – Копы какого мнения?
– В этом-то и проблема! Никто и слышать об этом нежелает! Еще бы, покойный папочка был Прекрасным Юристом и Всеобщим Любимчиком!Ни единая душа не верит в то, что этот ангел спал с родной дочерью или, что ещехуже, насиловал свое дитя! Может, он сам наставил на нее пистолет, а она еговырвала… Но в жизни этой девочки случилось что-то жуткое, а она: молчит какрыба. У нее нет друзей, и вообще никакой жизни, кроме школы. Похоже, о нейникто ничего толком и не знает. Она исправно отсиживала школьные уроки, потомшла домой и ухаживала там за умирающей матерью. Матери не стало несколько днейназад, теперь нет и отца, вот и все. Ни родни, ни друзей, а весь городклянется, что лучшего человека, чем покойный, на всем свете не сыщешь и обидетьродную дочь он просто не мог!
– А ты, как я понимаю, в это не очень-то веришь?Интересно, почему? – Дважды отработав в тандеме с Молли, он понял, что ееинтуиции можно доверять.
– А потому, что она мне ничего не говорит, однако язнаю, что девчонка лжет. Она в ужасе. И упорно защищает его, словно онвоскреснет из мертвых и призовет ее к ответу!
– Она не говорит вообще ничего?
– Ровным счетом. Она словно застыла от боли, это на нейаршинными буквами написано. С девочкой стряслось нечто страшное, но она упорноскрывает это.
– До поры до времени. – Он улыбнулся. – Онарасколется. Я слишком хорошо тебя знаю. Просто еще слишком рано.
– Спасибо за такую аттестацию, но времени у нас мало.Сегодня ей официально предъявят обвинение, а общественный защитник должен бытьназначен уже завтра утром.
– И что – у семьи не было собственного адвоката? А упапаши разве не было добрых знакомых среди юристов, которые могли бы еюзаняться?
Когда Молли отрицательно покачала головой, брови егопоползли вверх. Молли объяснила:
– Его компаньон лишь твердит, что они с покойным былислишком близки, чтобы он теперь защищал его убийцу. Говорит также, чтонаследство практически нулевое – все деньги ухнули на лечение матери. Вот развечто дом да доля в совместном деле. Но похоже, и то и другое достанется ему,поскольку она теперь лишена этого права. Он к тому же утверждает, что еепокойный отец должен ему чертову уйму денег. Он и десяти центов не потратит надевочку. Вот поэтому я и сижу сейчас здесь, у тебя. Мне этот тип не нравится, ия не верю ему. Он расписывает покойного, словно святого какого-нибудь, ипостоянно твердит, что никогда не простит его дочери содеянного. Думает, чтоона заслуживает смертного приговора.
– В семнадцать-то лет? Добрый дядя… – Теперь глазаДэвида загорелись живейшим интересом. – А что говорит наша девочка? Знаетона, что этот дядя ей не поможет, что заграбастает все, что было у папочки, всчет этих сомнительных долгов?
