эти жиды нашли тебя. Жиды хитрее тебя, умнее тебя, они знают такое, что другим неизвестно. Они всегда ненавидели тебя и дожидались случая. Подходящий случай, вот всё, что им было нужно, а теперь они отомстят…
Он опять вперялся взглядом в Арсенальную площадь под майским утренним солнцем, понимал, что был беспечен тем утром, не так внимательно, как следовало, осмотрелся, но всё же осмотрелся и никого не заметил. Не было там никого, окончательно решил Толик и попытался уснуть, но Арсенальная площадь стояла перед глазами, перепоясанные ремнями немцы в серой форме и Гольдинов, идущий им навстречу с той самой улыбкой, которую Толик как-то раз видел у него на ринге.
Глава двадцать четвёртая
Страшная сказка
(с. Кожанка — Киев — Кожанка, лето 1946)
1.
— Принесу воды, — Нина оставила сапку в огороде, уперла кулак в поясницу и поковыляла в хату. Весь день парило, трудно дышалось, от резких движений перед глазами плыли тёмные круги.
Лиза медленно разогнулась, отерла со лба пот. Сестры прошли больше половины огорода, а собрали только полтора мешка мелкой, как лещина, картошки. Хорошо хоть такая уродилась. Первая послевоенная зима была голодной, из колхозного семенного фонда они с Ниной не получили ничего, да и не только они, — весной в селе сажали картофельные лушпайки.
Сёстры спешили окончить работу до начала грозы. На западе, над лесом, чёрные тучи уже свивались в шевелящиеся клубки.
— Лизка!
Дверь хаты хлопнула, Нина в три прыжка оказалась на огороде. Лиза с детства не видела, чтобы сестра так бегала. Не понимая, что могло её напугать, Лиза всполошилась сама.
— Что случилось?!
— Лизка! — просипела Нина, наклонившись к сестре. От страха у неё пересохло горло. — В хате куцак [32]. Я его видела.
— Ох, боже мой, — перевела дух Лиза. — Я ж и вправду испугалась.
— Да не брешу я. Зашла за водой, слышу, что-то в скрыне колотится, а скрыня закрыта.
— На замок?
— Нет, так. Думаю — гляну, шо там. Открыла, а оно зашипело и глазами прямо в душу…
— Нина, — засмеялась Лиза. — Ночью же всё тихо было. Ладно, пойдём, посмотрим.
В скрыне хранилось приданое их матери — платья, простыни, рушники, отрезы тканей. Из всего, что подарили Стефании Браницкие, осталось только несколько пуховых и полотняных, расшитых льном и шёлком платков, и ещё льняная скатерть. Сама скрыня, расписная, с тяжёлой резной крышкой, тоже была приданым и главным украшением старой хаты.
— А ну возьми каганец, — скомандовала Лиза, когда они закрыли за собой дверь. — Что ты могла в темноте увидеть?
— Слушай! — прошептала Нина. — Шипит!
Заскрипела тяжёлая крышка, по хате поплыл горчащий полынный дух.
— Посвети ниже. Да не бойся, — Лиза потянула сестру за руку. — Точно, куцак. Ой, и моя хустына.
Лиза достала из скрыни кота, замотанного в её платок так туго, что усатый не мог пошевелить лапами и только яростно бил хвостом.
— Шипит, как аспид, — осторожно отступила Нина. — Чей это? Дунькин? Идём на двор, посмотрим.
Соседский кот, получив свободу, молнией метнулся в кусты смородины и оттуда уже выставил любопытную морду. Взвивая пыль над двором, налетел ветер.
— Точно, Дунькин. И не боится же, — Лиза разглядывала на свет две рваные дыры в платке, хлеставшем ее по лицу.
— Что будем делать? — присела рядом с ней Нина.
— Сейчас польёт. Надо мешки занести в хату, а хустыну завтра заштопаю, — Лиза старалась уйти уходила от разговора, но Нина гнула своё.
— С Оксанкой что будем делать? Вот где её сейчас носит? С хлопцами чей-то сад трусит? Прошлый раз Скрипачиху обнесли, а сегодня кого?
— Ну, нехай погуляет дытына, — защищая свою любимицу, отмахивалась Лиза от наседающей сестры. — До грозы вернётся. Давай картоплю занесем.
— А кота она в скрыню зачем засунула? Еще и в хустку замотала, как сосунка.
— Нет у ребёнка игрушек. Был бы батько дома, сделал бы для неё что-нибудь, а так, ну нету. Может, я ей ляльку из тряпок сошью. Она же просила у нас того кота оставить, помнишь?
— Как можно чужого кота оставить?
— Ну вот, мы не можем, так она сама придумала способ. Угомонись, Нина. Вон, кот сидит, её ждёт, а хустку я завтра заштопаю.
Тами прибежала мокрая, с лилово-синими от холода губами, когда ливень уже хлестал, набирая силу.
— Вот, явилась, — пробурчала Нина. — Вся в глине. Опять по чужим садам гасали?
— Мы на Каменке были. Ныряли. — Тами чувствовала вину, что не успела вернуться до грозы, из-за этого промокла и выпачкалась.
— Ты бы и Дунькиного кота взяла с собой нырять. Зачем в скрыне заперла и бросила?
— Чтоб не убежал, — она забыла про этого кота и уже направилась к скрыне, вызволять его, но сообразила: раз Нина все знает, значит, чёрного там уже нет.
— Как сама, так убежала, а коту — зась.
— Нина, перестань, — Лиза достала из печи чугунок с вареной картошкой. — Дай дытыне воды и найди, во что переодеться, не видишь, мокрая как хлющ. Не стой, Оксана, смой грязюку, вытри волосы и надень сухое.
И в прошлом году, и в позапрошлом, когда мать привозила её на лето к тёткам, Тами не купалась, боялась даже подходить к реке. При виде тёмной, текущей воды ей слышался вой юнкерсов над днепровской переправой. Тело девочки сжимало судорогой, она ждала, что сейчас начнут рваться бомбы, опять взлетят к небу столбы воды, переворачивая под ней шаткий деревянный настил, и на этот раз ей на нём не удержаться, пальцы разожмутся, тогда волна подхватит, швырнёт её в реку, чёрную, быструю, ледяную.
А нынешним летом страх как будто наконец отступил. Может быть, не до конца, Лиза с Ниной не спрашивали девочку, ворчали, когда она возвращалась мокрой, как обычно ворчат взрослые, но были счастливы, что тяжёлая травма излечивается.
Сёстры всегда звали её Оксаной, домашнего имени Тами они не знали, а записанное в метрике, Бассама, считали просто модной выдумкой. В Кожанке все её так звали, да и в Киеве среди дворовых приятелей, а потом и школьных, крепко и надолго прижилось привычное украинское Оксана.
После ужина Лиза с Тами устроились на тёплой печи, Нина легла на кровати. Молнии полосовали небо, озаряя тёмную хату вспышками мертвящего света. Гром откатывался дальше и тише, но ветер всё стонал в кронах старых верб, и ливень не стихал, бил в дверь и в окна крупной дробью.
— Лиза, расскажи сказку, — Тами прижалась к тётке, ледяные разряды молний ее пугали.
— Расскажи ей про котика сказку, — не без сарказма подсказала Нина. — Про кота-муркота.
— Не хочу про котика, она для маленьких, —
