Закон сферы и луча, закон наличия и отделения, в конечном счете — Закон Проявления возможного. То, что мы узко называем полом, есть единый, а может — единственный Закон Вселенной, пронизывающий всё существующее — от звезды до микрочастицы.
* * *
Моей меченоске, чтобы явить другой пол, нужно было подавить прежний и дать дорогу свойствам нового. Изменения могли идти двумя путями: или подавление наличествующего и возникновение противоположного были встречным процессом, и тогда был момент равновесия, свойства женского и мужского уравнялись, рыбка какое-то время жила гермафродитом; или сначала затухли все женские свойства, рыбка превратилась вообще в существо без пола, а на освободившемся месте стали нарастать иные качества. Скорее всего — первый вариант, он выглядит проще и экономичнее, второй эволюционно старше и вызывает предположение о вовсе интересной картине: когда-то мы были бесполы, как ангелы.
Интересное состояние при оформлении мысли — внутри ощущение какого-то толчка. Что-то с чем-то сомкнулось и дало итог, и некий внутренний страж истины отзывается удовлетворением, а иногда и явной радостью на качественный результат.
По всем известной мифологии ангелы бесполы (безгрешны) и бестелесны. Мы ангелами не были, но были на них похожи: мы не имели биологического тела.
* * *
— Разрази меня гром! Без пола?! Без тела?!
От вопля небеса захлопнулись. Наверно, так и чувствовал себя низвергнутый с высот божественного престола строптивый Ангел: серо, скучно, однообразно, никому ничего не надо, все и так довольны.
С какой стати говорить о том, что для большинства граждан не существует, и совсем недавно не существовало для меня, и с какой стати делать столь произвольные умозаключения? Но моя вялая добродетель социалистического производства мне уже поперек, я мечтаю отбросить ее, как костыль от выздоровевших ног, и пусть я десять раз неправа, но я в эту минуту так думаю, я так чувствую, я убеждена, что так или похоже было или есть, и мне кажется, что могу почувствовать, как будет, меня пронизывает неведомый мощный поток, и я ощущаю, как он широк и проходит через всё, что есть, сквозь людей и всё остальное, сквозь воздух и землю, мы висим в этом потоке, как сквозные решетки, не мешающие его движению и привычно его не замечающие — мы ведь и воздух замечаем редко, и о земле, ходя по ней, не помним, и требуется что-то из ряда вон, чтобы угадать свои первичные границы, а на границах заметить не-себя, но хоть раз это бывает с каждым, но мы относимся к этому как к настроению — настроение краткосрочно, легко рассеивается, было — и нет, а мы остались, мы — материя, мы прочнее, ну, стало быть, и вопросов нет, так что всякие там радость и удивление просто радость и удивление, они из ничего, свойство какого-нибудь органа, это же понятно, когда что-то имеет свойства — табуретка ножки, а кот усы, а пекинес морду всмятку, а пудель сам нашел мою дверь — какой умный, это же просто, когда один умный, а другой дурак, а настроения и так каждый день, то огурцов хочется, то водки, а мысли у бабы от того, что семьи нет, от семьи посторонние мысли как рукой снимает, вместо посторонних остается которая ближе, да и та одна — когда зарплату дадут.
* * *
Только вот ведь какие дела: наша душа тоже беспола.
Из чего следует, что предназначенный к прохождению следующий поворот дороги будет иметь скучную для Е. ориентацию.
— А в гробу я видела все твои повороты… — шевельнулся где-то на окраине ленивый голос и странно умолк, ни против чего больше не возражая, и я на радостях вцепилась в Дарвина, который каким-то там боком оказался виноват в моих мыслях. Его эволюционная теория — во всяком случае, в социалистической интерпретации — меня на данный момент не устроила. Я имею в виду утверждение, что все ныне живое волей случайных совпадений произошло из одноклеточного праорганизма. Никаких земных миллиардов лет не хватит на то, чтобы из единственной клетки простейшего создать хотя бы комнатную муху — если к этому не станет направлять обстоятельства некая воля. Чет-нечет, теория игр, теория вероятностей да и просто здравый смысл вопиют против нашей случайности. Хотя бы потому, что при неопределенном числе ничем не управляемых параметров «решка» не выпадает чаще «орла», а построение должно гаситься разрушением. А уж наличие на одной площадке миллионов случайно саморазвивающихся по одному закону структур — об этом смешно говорить. И остается одно: допустить наличие управляющей всеми процессами Верховной Воли, что для меня лично уже не подлежит сомнению, и тогда нет необходимости объяснять многообразие нынешних и вымерших форм одной наивной практикой. Значительно экономичнее и продуктивнее заложить многие изначальные центры, наделив каждый собственной программой. Может быть, такой подход позволит приблизиться к пониманию пресловутого «…и создал Бог человека…».
Эта библейская формула «создал и вдохнул» позволяет извлечь из себя несколько поразительных моментов. Во-первых, здесь объединены два явно разных действия: создал и вдохнул. Второе: между означенными действиями скрыт космических масштабов временной промежуток. Третье: создание тела (животного начала) явно противополагается «живой» душе. Иными словами, тело не есть жизнь. Четвертое: «Душа живая» вдыхается (соединяется), но не создается, она — из других параметров, не подверженных земному времени. Пятое: как создание тела, так и вдыхание души не могут быть произведены без цели.
* * *
Боже, какое счастье — избавиться от случайности и неоправданности своего существования!
А фарс в том, что человеку всё это давно известно. Даже коммунисты от рождения говорят о двойственном составе человека, соглашаясь с наличием как материального, так и духовного начала. В народе определяют проще: «Звериная натура», «В нем пробудился зверь» или: «На него снизошла благодать», «Принял Духа святого» и пр. Хотя звери всегда казались мне гармоничнее и честнее людей. Среди кошек и собак я не встретила ни лжецов, ни предателя. Помню, как Т. сморщил сократовский лоб и изрек, что это только так говорится, а на самом деле сегодняшнее зверье никто в виду не имеет, они давно интеллигенты в миллионном поколении, и дело не в том, что низменные проявления в человеке перекладываются на некое обобщенное животное, всеобщего козла отпущения, а в том, что низменность человеческой натуры объясняется животным влиянием, благородство же — божественным. То есть животное присутствие естественно констатируется, это как бы данность, и столь же естественно считается, что внутренний зверь подлежит изживанию и переплавке. Из морщин на сократовском лбу Т. следовало по крайней мере два вывода: что главенствует в человеке отнюдь не природа зверя и что животное состояние есть некая временность, не являющаяся образующим человека принципом.
Никакая эволюция не объяснит наращивание биологического довеска около души. А понять, почему одна моя половина бессмертна, а вторая протухает через три дня, вовсе немыслимо. Речь настойчиво идет об уменьшении животных качеств, о том, что зверь скручен, нейтрализован, перевоспитан для служебной роли, но всё же норовит вырваться наружу и, когда это случается, действует на столь первобытном и примитивном уровне, что впору предположить вообще отсутствие в нем какого бы то ни было развития. Нас когда-то схватили за загривок и сказали, что не расположены дожидаться нашего биосовершенства, а проведут революцию сверху, через какие-то там скрижали, каких-то богов и что-то такое после смерти. Что для нас и есть на сей момент самоочевидная чушь. Наш зверь не верит, ибо никогда не знал бессмертия. А душа уже привязалась к своему животному, уже несет за него ответственность и изобретает сказки про райские кущи — чтобы понятно. Развитие человечества сосредоточено не в цивилизациях, а в уровнях души, а наш внутренний зверь работает толкачом и пугалом, катализируя новые и новые тонкие резервы.
